В. Семенов. С Армо Амирбекяном на "Зутисе" (ностальгические записки о сельдяной путине 1971 года)
Недавно перечитал книгу Владимира Лобаса "Желтые короли", и запала строчка, последняя в этой книге: "Как-то не по себе становится мне при мысли, что, если я поленюсь, махну рукой и заброшу свою писанину, то ведь больше никто на земле обо всем об этом не вспомнит!" Вот и решил записать воспоминания о временах и событиях, которые оставили след в моей памяти...
Речь пойдет не об известном латышском историке, а о среднем рыболовном траулере (СРТ) "Зутис", названном именем этого академика. Несколько таких СРТ (в том числе "Валдемарпилс", "Елгава" и др.) были перегнаны на Камчатку в начале 1970-х годов из Латвии, вроде как даже Северным морским путем.
"Зутис" был куплен камчатским колхозом им. Горького. Правление колхоза располагалось тогда в селе Вывенка Олюторского района Корякского автономного округа, а суда были приписаны к порту Петропавловск-Камчатский. Капитаном "Зутиса" в 1971 году стал Армар Аршамович Амирбекян — один из известнейших в те времена капитанов УТРФ, бравших в недавнем прошлом рекордные выловы окуня у островов Прибылова. Его СРТ "Курима" (впоследствии переименованный в "Герман Титов") пользовался большим уважением у рыбаков, многие мечтали попасть на это судно.
Армо, как все в городе звали Амирбекяна, уроженец далекого Кировакана, окончил в свое время Бакинское мореходное училище и женился в Петропавловске-Камчатском на моей тете — Лилии Яновне. Такой вот союз в Советском Союзе — армянин и эстонка поженились на далекой Камчатке. Так что для меня это был с детства родной "дядя Аркаша" (наши семьи много лет жили вместе).
Армо и Лиля
1958
В июле 1971 года мне, студенту-второкурснику судомеханического факультета Камчатского филиала Дальрыбвтуза, предстояло пройти морскую плавательную практику. Деканат дал карт-бланш: устраивайтесь мотористами кто где сможет. Естественно, я обратился за помощью к Армо, который как раз готовил "Зутис" к сельдяной путине.
— Вови-джан, — сказал Армо, — мотористы у меня уже все есть, но не хватает матроса-уборщика. Я впишу тебя в судовую роль матросом, а там разберемся. Выход — завтра.
(Далее я использую записи из дневника, который вел в рейсе.)
15 июля 1971 года мы вышли в рейс в Охотоморскую экспедицию, на дрифтерный лов сельди. Поселился я в тесном кормовом кубрике, заняв койку на втором ярусе. Для меня, конечно, все было внове — первый раз в открытом море. Острое впечатление — какая большая все же Камчатка! Трое суток мы плыли вдоль ее берегов, добираясь до места промысла в Охотском море.
Все эти дни были в неожиданных хлопотах: сразу после выхода из Авачинской бухты на судне сломалась морозильная камера, и пришлось многомесячные запасы мороженого мяса в тушах рубить засаливать.
Автор и А. А. Амирбекян
5 марта 1971 года, Петропавловск-Камчатский
Автор фотографии А. П. Пирагис
Меня, согласно судовому расписанию, приставили в помощь к коку — молодому парню Вите (фамилию сейчас вспомнить не могу). Витек — москвич, случайно его занесло на Камчатку, поманившую длинным рублем. Поварских навыков, как мы убедились, он практически не имел. Взял его Армо в последний момент из берегового резерва.
Витек окончил художественное училище и специализировался на мозаике из шпона, так называемом маркетри. Работал в основном по заказам церкви, что меня, далекого от религии, сильно удивило. Он уверял капитана, что ему доводилось работать поваром в геологических партиях, но опыта такого мы за ним так и не заметили…
С Витьком у носового мальгогера "Зутиса"
Охотское море, 1971
Потихоньку втягиваюсь в работу. В мои обязанности входит помощь коку: чистка картошки, мытье посуды и бачков, выдача продуктов из судовой завпродки и дважды в день — уборка кают комсостава и внутренних помещений судна.
Палубная команда весь переход готовит судно к промыслу: монтируют промысловые механизмы, накачивают резиновые кухтыли и закидывают их в "курятник" — большой сетной ящик на носовой переборке рубки, пробуют в работе шпиль, бортовой рол, сететряску, рыбопосольный агрегат, собирают из клёпки бочки и т. д.
Наш промысловый район расположен близ Тауйской губы, в которой ютится город Магадан, между островами Спафарьева и Завьялова. Прибыли туда 21 июля и сразу же поставили первые сети.
Впитываю новые термины: "порядок" (набор сетей), "вожак" (главный трос порядка), "кухтыль" (надувной резиновый поплавок), "дель" (сетное полотно), "мальгогер" (рамка в носу, через который спускают и выбирают вожак), "поводец" (трос, которым дель крепится к вожаку), "подбора" (трос, к которому крепится дель) и т. п.
Дрифтерный вид лова ныне признан во всем мире варварским и практически кроме России нигде уже не применяется, но тогда нам это было неведомо. Во всем цивилизованном мире дрифтерные сети сейчас называют "стенами смерти". Американцы прекратили лов рыбы дрифтерными сетями в 1990 году. Норвегия и Япония чуть позже запретили дрифтерный лов в открытом море. Некоторые европейские страны ограничили ведение этого вида промысла в 2,5 километра от берега. И лишь Россия продолжает упрямо ловить рыбу дрифтерными сетями.
Сети при этом виде лова свободно дрейфуют по поверхности воды, "заглатывая" на своем пути все, что попадается в ячейки. Суровые нити сетей крепко удерживают попавшуюся рыбу в ячее, сильно травмируя ту, которой удается вырваться. Кроме сельди в сети попадают и птицы — топорки, бакланы, чайки, а также крупные лососевые, которые запутываются в дели зубами.
Мастерство капитана состоит в том, чтобы с помощью "фишлупы" и эхолота обнаружить большой косяк сельди и поставить на его пути сетной порядок длиной 3–5 километров. Сети, имея кухтыли на верхнем крае и грузила на нижней подборе, как бы свешиваются с поверхности моря, уходя в глубину. Когда попадается хороший косяк, то идет "шуба" — в каждой ячее сидит по крупной селедине.
В первый день мы вытянули лишь по несколько рыбин на каждую сеть длиной по 50 метров и высотой в 10. Звучит горькая шутка: "Тридцать три богатыря тянут с моря пустыря"... Рыба, идет, как говорится в сводках, "штучно". Изредка из пустоты сетей пучит свои некрасивые глаза вездесущий минтай. Обидно.
Первые селедины торжественно переданы на камбуз, и мы с Витьком, не шкеря (то есть прямо с потрохами), укладываем их в высокие противни, солим, перчим, кладем лавровый лист и засовываем в духовку. Через час рыба плавает в противне в собственном жире. Невероятно вкусно! В дальнейшем экипаж требовал такой противень к каждой трапезе, особенно к чаю.
Колхоз — дело добровольное. Все работают "на общий котел", в который экипажу "кладется" 8 рублей 80 копеек за каждые сданные 100 килограммов посоленной на первый раз сельди, то есть полуфабриката. Каждый член экипажа имеет с "котла" собственный пай. По табели о рангах, капитану положено 2 пая, а самому последнему матросу, как я, — 1. Остальным — в долях от 2 до 1. Все заработанные за рейс деньги делятся на общее количество паев, и каждому причитается доля в соответствии с количеством паев, положенным по его должности на судне. Довольно справедливо, я бы сказал.
Для всех членов команды, кроме капитана, обязаловка — 4 часа подвахты на палубе между основными вахтами. Вот и мне, более-менее освободившись от кухонных и уборочных дел, следует облачаться в оранжевую робу и идти на палубу помогать "собирать урожай".
Порядок выметывается обычно поздно вечером и дрейфует всю ночь. Нетерпеливый звонок вытаскивает нас из уютного мира старой кинокартины на освещенную мощными прожекторами палубу. И опять в сердцах надежда. Каждый считает своим долгом заглянуть в рубку и с умным видом покивать головой, уставившись на рыжую ленту эхолота с бурыми запятыми косяков.
Но вот капитан ходит с довольным видом. Значит, не зря бросали сети.
22 июля. Мы в первый раз уработались до полусмерти. Сам себе кажусь орангутангом. Руки — словно двухметровые плети, кажется, вот-вот шаркну по палубе пальцами. Это от 15-часовой работы. Стоял на выборке дели. Тянешь, тянешь дель, гора сетей под тобой медленно растет, а конца все не видно. Устал, а душа прямо-таки витает над палубой. Никогда не думал, что изнуряюще тяжелая работа может так радовать. Идет рыба!
С восхищением следил за работой бондарей. Вот что значат умение и опыт! Как-то сам попробовал закупорить одну бочку: трехкилограммовый молоток-кувалда хлопнул по пальцам, смял донник и вообще выскочил из рук.
К концу дня кончились бочки. Никто не ожидал сразу такого улова.
Но вот последняя сеть уложена в сетевой ящик, кухтыли — в "курятник", последняя бочка упрятана в самое неожиданное и неподходящее место — в шкафуты, на корму… Голь хитра на выдумки — ведь ни одна рыбка не должна пропасть.
Траулер отяжелел, глубоко осел в воду и, словно нехотя, начал набирать ход. Идем сдавать добычу.
23 июля. Ждем сдачи у острова Завьялова. На редкость тихий день. Солнце ласковое, мягкое; как лебединое перышко, теплое. Решили искупаться, хотя море и Охотское. Но сегодня оно, право, не такое уж и холодное. Только соленое слишком. Окунулся в гладкие волны, побарахтался, держась за желтый пузырь кухтыля, а когда обсох — на коже остался слой соли. Как мукой обсыпало…
Первая сдача на плавбазу "Сулак".
Армо зовет:
— Вови-джан, возьми пару бутылок водки и лезь за мной на базу.
Наученный рыбмастером, которому предстоит сдавать полуфабрикат на базу, прихватываю еще и клеенчатую сумку с 20 килограммами отборной селедки. Лезем по штормтрапу на высоченный борт "Сулака". Это новенькая плавбаза польской постройки. Огромная, после качки СРТ кажется твердью земной.
В дальнейшем мы сдавали рыбу и на другие плавбазы этого типа: "Спасск", "Шалва Надибаидзе", на старенькую "Чукотку" японской постройки, на деревянные зверобойные шхуны из Охотска… Но эта, первая, поразила своей величиной.
На "Сулак" попали во время обеда. Запомнилась блестящая никелем и чистотой кают-компания комсостава, где мы застали капитана базы. Он доедал неведомое нам лакомство: вареники с творогом…
Проводив Армо с капитаном в капитанскую каюту и выставив запрятанный за пазухой магарыч, я побежал посмотреть на сдачу рыбы.
Вот на "парашюте" (стальной сетке) судовыми стрелами "Судака" поднимают на борт базы первые 4 бочки с полуфабрикатом. И — вываливают на палубу. Приемщик тщательно сортирует рассыпанную рыбу, отбирая "рвань" и "безголовку" — поврежденные сететряской селедины. От этого отбора зависит сортность, по которой у нас примут все 300 бочек нашего первого улова. После сортировки улов собирают на весы и взвешивают, вычисляя средний вес одной бочки. Тут и пригодились незаметно подсыпанные в общую кучу 20 килограммов селедки из сумки — и сортность повысилась, и средний вес бочки…
— А как же, — учит потом рыбмастер, — все равно обманут. Иначе откуда же на базе появляются излишки рыбы, которыми они потом приторговывают?
Подъем по штормтрапу на борт плавбазы
Охотское море, 1971
А слухи ходят, что проверенным капитанам на базе за наличку могут продать квитанцию на определенное количество сданной рыбы. Экипаж сбрасывается и, купив квитанцию по 5 рублей за центнер, потом, не прилагая никаких трудов, получит за него по 8,80 своих кровных.
Я точно знаю, что Армо этим не занимается. Он рыбак опытный, у него есть заветная тетрадка с записями за многолетний промысел в этом районе, и в соответствии с ней он с каждым днем все успешнее находит огромные косяки сельди. Только работай…
А работать становится все труднее. В 4 часа утра, за час до общего подъема, нужно сервировать стол для утреннего чая, убрав сначала кают-компанию после вакханалии ночной вахты. Завариваю чай, режу сыр и колбасу, хлеб, выставляю сливочное масло. Кружки, ложки, сахар в больших эмалированных мисках…
Пока экипаж завтракает, вымываю коридоры. Смытая в шпигаты чешуя забивает сток воды намертво, то и дело приходится чистить шпигаты вручную. Морская соль (пресной воды мало, мою все забортной) разъедает руки. Потом нужно начистить два ведра картошки. Качество ее известно, урожай-то прошлогодний еще. Затем работа на палубе. После обеда — мытье посуды и уборка. Опять палуба, ужин, вечерний чай, кино…
Старпом интересуется, что будем готовить на обед. На Витька жалко смотреть. Вчера ему швыряли миски в окно раздатки — не понравилось варево и пересоленные котлеты из плохо отмоченной солонины.
Вспоминая свои кулинарные уроки, преподанные мамой, и походный опыт кашеварства, предлагаю приготовить обед. Капитан благословляет. Витька выгоняют работать на палубу, а я становлюсь хозяином камбуза. С увеличением пая до 1,15.
Первый опыт удался. 25 человек, работающих на износ, ели и похваливали. Теперь Витек у меня в подмастерьях, и мы вместе пытаемся сделать первую выпечку хлеба. Теоретически, казалось бы, ничего сложного, а на практике… Первый спекшийся брусок пришлось выбросить. Опыт пришел с третьей выпечки и после того, как на плавбазе удалось выменять на что-то свежие дрожжи и получить пару практических уроков у тамошних пекарей.
Вечером, умаявшиеся, смотрим фильм "А зори здесь тихие…". Это единственный новый и достойный фильм в нашей небольшой фильмотеке. Потрескивает старая 16-миллиметровая "Украина" с алюминиевой вилкой, вставленной вместо постоянно перегорающего предохранителя. Хорошо…
Ночная вахта достала. Три-четыре часа ежедневного сна постоянно прерываются просьбами принести что-нибудь поесть из завпродки. В итоге вбиваю гвоздь в переборку кают-компании и вешаю там ключ: "Жрите, черти ненасытные!"
30 июля. Работать стало легче. Нет, рыбы не меньше. Дел тоже. Просто втянулся. Успеваю на палубе иногда даже оглянуться по сторонам, в то время как руки автоматически тянут дель или кидают через плечо порванную рыбу (подвахты для меня остаются законом). Вон чайки-глупыши, серо-белыми хлопьями окружившие траулер, сцепились в каркающий клубок и рвут упавшую за борт рыбу. Вдруг скрылся под водой только что спокойно плававший красноносый топорок. И никогда не заметишь, когда и в каком месте он всплывет.
Рыбы много. Когда не в силах экипажу переработать ее всю на полуфабрикат, капитан вызывает из близлежащего Охотска зверобойные шхуны. Те берут селедку сырцом. Мы сливаем сельдь в забортный сетной мешок, и те черпают ее оттуда каплёром, после чего раскиданную по палубе рыбу солят, разбрасывая соль лопатой.
На одной из шхун как-то привезли капитану два ящика водки. Это не прошло незамеченным, и в один прекрасный день команда перепилась, утянув всю водку из незапертой капитанской каюты. Водка сделала свое черное дело — народ стал качать права и выяснять отношения, некоторые передрались. Но капитан со старпомом быстро навели порядок, наказав зачинщиков.
Со спиртным связана еще одна история. Как-то раз попросили меня поставить квас для команды. Я принайтовал в кают-компании бочку. Ну и там сухари, сахар, дрожжи… В сутолоке дней и забыл про нее на неделю, а потом смотрю — пьют его, да по две-три кружки… И снова скандалы в команде начались. Забродивший квас превратился в брагу.
Старпом заставил вылить эту гадость за борт, но бочка, неосторожно отвязанная во время шторма, от качки перевернулась… А под банками (скамейками) в кают-компании хранились фильмы. Обмакнувшись в липкое месиво, они были непоправимо испорчены. Стоимость их пришлось возмещать фильмобазе всей командой.
3 августа. Рядом со мной на палубе работает судовой "хохмач" Боря Агеев. Молодой парень с вечно стоящей торчком рыжей копной волос. На нем старая, еще с прошлого рейса, роба. Во время работы он вслух сочиняет стихи, чем подвергает палубную команду немалой опасности — свалиться за борт от хохота. Сегодня на повестке дня поэма "Боря и море":
Трудно Боре на подборе,
Он уже вот пять недель
Тихо косится на дель.
Тяжело стоять на дели.
Не проходит и недели,
Применив свой лисий ум,
Боря опустился в трюм.
Тяжела работа в трюме...
И так далее. Поработав и в трюме, и на бондарке, на бортовом роле и на сортировке у РПА, Боря вернулся на подбору.
Действительно, легкой работы на судне не найдешь.
В трюме на промысле сельди особенно тяжелая работа, но мне нравилось там катать бочки. Моим напарником по подвахте был второй механик, дюжий мужчина, который и научил, как, используя удар волны в борт, легко поставить "на попа" опущенную с палубы 150-килограммовую бочку. Особенно сложно это делать на третьем "шаре", то есть когда под тобой уже два слоя стоящих друг на друге бочек и ноги то и дело проваливаются в щели между ними.
Кто-то скрупулезно ведет вывешенный на стене дневник промысла. По нему ясно видно, сколько каждый из нас заработал за рейс. Для меня эта сумма уже перевалила за 2000 рублей (при том, что на берегу стипендии в 64 рубля, вполне хватало на пропитание на месяц). Классно!
Как-то удалось на транспорте, пришедшем в экспедицию из Вьетнама, купить большую партию свежих помидоров и огурцов по смехотворной для берега цене — 40 копеек за килограмм (в 5 раз дешевле, чем в Петропавловске). Каждому выдали по два 20-килограммовых ящика с овощами, и народ повалил на камбуз делать себе салаты…
7 сентября. Два месяца в море. Соскучился по земле. Идем в кабельтове от какого-то острова. Так и хочется спрыгнуть за борт, добраться до берега, попрыгать по песку, подержать в руках обыкновенный шершавый камень.
Сегодня вторник, по радио — "Камчатка рыбацкая". Вылавливаю ее старым радиоприемником из многоголосого, крикливого эфира. И — впадаю в сентиментальность. На берегу впечатление от этой передачи совсем иное. А здесь, в море, так приятно услышать по радио об успехах экспедиции, о своем судне (мы уже добыли и сдали около 10 тысяч центнеров сельди, до плана — всего ничего), о событиях в городе, о новых фильмах и спектаклях. Звучит знакомая песня, и ком подкатывает к горлу:
Я скоро вернусь к тебе, ласковый друг,
В наш город у бухты Авачи…
Скоро! Скоро!..
Зацепившись за мачту, покачивалась над палубой полная луна. И вдруг мне показалось, что именно в этот момент и ты взглянула на ночное светило...
Письма идут сюда долго. И приходят целыми пачками. Долгожданные.
14 сентября. Сдачей на плавбазу "Сулак" завершили годовой план. А сегодня на судовом собрании наш Армо прочитал поздравительную телеграмму от правления колхоза и поблагодарил команду за отличный труд.
Дядя Аркаша
1971
Взяли обязательство — добыть к концу путины 14 тысяч центнеров сельди.
20 сентября. Рыбы стало меньше. Целыми днями бродим по волнам в поисках косяков. Похолодало. И штормить стало чаще.
Получил от жены радиограмму, что в деканате меня потеряли. Занятия в институте начались 1 сентября (вернее, не занятия, а колхозная эпопея — выезд в Сосновку на сбор черной смородины и картофеля). Просит скорей возвращаться.
Иду к Армо. Он говорит, что ему как раз нужно зайти в Магадан. Там меня и высаживают, дав денег на авиабилет до Петропавловска.
Первый раз в Магадане. Вижу его из окна автобуса, везущего в аэропорт. Серые дома и одинокие ели… В аэропорту быстро покупаю билет домой и жду летной погоды.
День, два… Заняться нечем. Знакомлюсь с каким-то рыбаком, тоже списанным с судна, и проводим с ним время в кабаке. Гуляем на его деньги. Стоит перед глазами картина: мой напарник танцует один посреди зала под заказанную им музыку, а из расстегнутой ширинки торчит кусок белой рубашки…
Наконец приходит самолет, и через пару часов я дома.
Несколько месяцев потом у меня был какой-то бзик. Вместо обыкновенных кухонных ножей я купил полуметровые секачи, как на судне, пытался печь хлеб в маленькой духовке, извел семью сухим молоком и яичным порошком. А по ночам меня качало Охотское море…
На полученные за рейс огромные по тем временам тыщи мы приоделись, обставились, а на остатки слетали в зимние каникулы в Москву.
Но это уже совсем другая история…
P. S. Меня часто спрашивают, как в дальнейшем сложилась судьба Армо? У меня довольно скудные сведения об этом. В конце 70-х он уехал в Азербайджан, преподавал там в Бакинском мореходном училище. Умер в начале 90-х годов. Лиля Амирбекян умерла на Камчатке в 2004 году.
14 июня 2006 года.