Полевой Б. П. Открытие русскими Авачинской губы и история основания Петропавловска-Камчатского
Авачинская губа на Камчатке уже давно обрела славу одной из лучших гаваней мира. Еще в конце XVIII века известный русский мореплаватель Гавриил Сарычев писал: "Нет нужды выхвалять ее положение. Известно всем, что она почитается наилучшей в свете из всех от натуры произведенных". Аналогичные характеристики ей давали и многие участники знаменитых русских кругосветных плаваний начала XIX века. В середине XIX века генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьев (впоследствии граф Муравьев-Амурский) отмечал: "...Я много видел портов в России и в Европе, но ничего подобного Авачинской губе не встречал". Немало восторженных отзывов об Авачинской губе имеется и в иностранной литературе. Поэтому открытие русскими Авачинской губы можно смело назвать одним из самых полезных географических открытий русских на Дальнем Востоке.
На вопрос, когда это важное открытие было совершено, долгое время никто достоверного ответа дать не мог. Одни полагали, что первым вблизи Авачинской губы смог побывать торговый человек Федот Алексеев Попов, участник знаменитого плавания Семена Дежнева с Колымы на Анадырь 1648 года: он-де смог первым из русских в 1649 году обогнуть южную оконечность Камчатки. Другие склонны были считать, что первым из русских южную оконечность Камчатки обогнул в 1656 году казак Михаил Стадухин и, следовательно, мог побывать у входа в Авачинскую губу...
Мы живем в такое время, когда читатели ждут от историков только чистую правду. Поэтому сразу же нужно сказать, что обе эти версии ничего общего с правдой не имеют. Первая версия возникла еще в конце 30-х годов XVIII века — девяносто лет спустя после плавания Семена Дежнева. Вторая версия родилась и того позже — во второй половине XIX века по вине историка-дилетанта А. С. Сгибнева. И ту, и другую версию опровергают документы XVII века. По ним видно, что Федот Алексеев Попов погиб от цинги недалеко от Анадырского лимана и на Камчатке вообще не бывал, а Михаил Стадухин весь 1656 год провел вблизи современного Магадана на реке Тауе и никогда полуостров Камчатка не огибал: с Анадыря на Охотское море он прошел посуху зимой 1650/51 года по замерзшей реке Пенжине. И хотя он первым из русских достиг северной части западного побережья полуострова и первым сообщил властям о его существовании ("Носа" между Пенжиной и Анадырем), сам в глубь полуострова Камчатка не ходил, да и само название "Камчатка" ему еще не было известно, так как оно возникло только в самом конце 50-х годов XVII века и до конца 90-х годов относилось только к полуостровной реке.
В глубь полуострова первые русские группы стали ходить лишь с 1658 года. В результате первых русских походов 1658–1662 годов на полуострове появились первые временные русские зимовья: около устья реки Лесной (на западном побережье), на реке Русаковке — на восточном побережье и, наконец, в верховьях реки Камчатки — около устья реки Никул, которую позже русские стали называть "Федотовщиной". Но пока нет никаких данных, что эти первые русские, жившие на Камчатке в те годы, смогли бы побывать и в районе Авачинской губы. Никаких плаваний вокруг южной оконечности полуострова тогда русские не совершали. Не смогли побывать в районе Авачинской губы и участники камчатских походов как Луки Семенова Мороско — в 1695–1696 годах, так и Владимира Владимировича Атласова — в 1697–1699 годах.
Впервые русские дошли до района Авачинской губы только в самом начале XVIII века.
Еще С. П. Крашенинников первым отметил, что в 1702–1703 годах приказной Тимофей Кобелев собирал "ясак по реке Камчатке, так и по Пенжинскому и Бобровому морю"*. Он же пояснял, что Бобровым морем казаки называли часть Восточного, то есть Берингова, моря "присуду Верхнего Камчатского острога". И дано это название было "по морским бобрам, которых там больше других мест промышляют". Под "бобрами" здесь имелись в виду каланы. Поэтому давно возникло предположение, что первыми в район Авачинской губы могли попасть люди из отряда Тимофея Кобелева. И лишь в 1957 году это предположение впервые подтвердилось. В богатейшем московском Центральном государственном архиве древних актов (ЦГАДА) удалось разыскать камчатскую ясачную книгу Тимофея Кобелева за 1702–1703 годы. В ней оказалась запись "Подле Камчатцкое море в Нос Курильской земли", в которой шли записи с реки с ительменским острожком "Шемяч". От этого названия река и стала именоваться русскими "Семячик". "Пятая" река тогда называлась ительменами "Кашеныч", и так как на ней жил "лутчий мужик" (то есть тойон) Налач, то русские стали называть ее Налачевой. "Шестая" река называлась ительменами "Налахтырь". Нетрудно понять, что это хорошо известная всем петропавловцам река Калахтырка. "Седьмая" река впадала в Авачинскую губу и тогда именовалась "Кугач", а соседняя "восьмая" — "Кугуч". Несомненно, здесь под одной из них подразумевалась река Авача. Напомним, что и позже казаки называли ее "Сугач". А участник Второй Камчатской экспедиции адъюнкт Академии наук Георг Стеллер утверждал, что в те времена ительмены называли Авачинскую губу — "Гшуабач", которое вполне могло в устах казаков превратиться в упрощенное "Кугач".
Как бы то ни было, теперь окончательно доказано, что люди Тимофея Кобелева действительно в 1703 году смогли первыми из русских побывать в Авачинской губе. Отсюда они позже нашли и новый путь к реке Большой — очевидно, по реке Аваче.
Но кто же конкретно из казаков смог тогда достичь Авачинской губы? И на этот вопрос удалось найти ответ в 60-х годах. В Ленинградском отделении Архива Академии наук СССР была обнаружена копия любопытного рассказа камчатских казаков Ивана Могилева, Родиона Преснецова и Терентия Смердова, записанного в Якутске 24 декабря 1707 года. Вот из него-то и стало известно, что "1703 году осенью" камчатский приказной сын боярский Тимофей Кобелев отправил казака Родиона Преснецова с 22 служилыми людьми в поход на Берингово море для сбора ясака. Поход оказался тяжелым. Запасы продовольствия были израсходованы. Пришлось питаться тем, что выбрасывало море: морской капустой, крабами, голотуриями, актиниями" — пока не начались морозы. Это-то и дает основание полагать, что первые русские побывали в Авачинской губе осенью 1703 года — в сентябре — октябре.
Так выяснилось, что русские открыли Авачинскую губу в том же году, когда несколькими месяцами ранее на Неве была основана новая русская столица — Санкт-Петербург, "Северная Пальмира", будущий город трех революций.
Тогда же, в 1703 году, здесь был собран первый ясак, то есть был сделан первый шаг для присоединения этой части Камчатки к России. До нас дошли даже имена первых ительменов, которые тогда приняли русское подданство, — Амшам, Медия, Мухпыря и другие.
Но в 1704–1705 годах обстановка на всем юге Камчатки серьезно обострилась. Камчатские айны, особенно в районе Курильского озера, стали оказывать русским большое сопротивление. В этой нелегкой борьбе погибло немало казаков и местных жителей. Это вызвало осложнение обстановки и в районе Авачинской губы. Местные жители — ительмены и айны — стали оказывать противодействие русским сборщикам ясака. Особенно трудным положение стало после того, как русским удалось уничтожить главный центр сопротивления — острожек айнов и ительменов на Курильском озере на островке. Местные жители, выбитые из острожка, отошли кто к югу, на первые Курильские острова, кто на восток, в район Авачинской губы.
Возвратившийся на Камчатку в качестве нового приказного Владимир Атласов решил сломить сопротивление авачинских жителей и окончательно подчинить их власти России.
В августе 1707 года Владимир Атласов "для усмирения изменников" отправил к Авачинской губе отряд казаков в 70 человек. Во главе отряда он поставил опытного казака Ивана Таратина. Этот нелегкий поход был достаточно подробно описан С. П. Крашенинниковым.
"Помянутые походчики, — писал ученый, — от самого Верхнего острогу до Авачи не имели никакого сопротивления; но как они близ Авачинской губы, что ныне гавань Петра и Павла, ночевать стали, то служивые камчадалов и камчадалы служивых усмотрели. А понеже изменников было в собрании сот с восемь, то уговорились они, чтоб служивых не бить, но по рукам разбирать и вязать, чего ради и каждый изменник по ремню при себе имели; такая была у них надежда на великое свое множество.
Следующего дня Таратин пошел к Авачинской губе, где изменичьи лодки и байдары стояли. Изменники между тем, скрывшись в лесу, по обе стороны дороги ожидали его прибытия, и, пропустя несколько передних, на самую середину напали, и бились со служивыми так долго, пока большая их часть легла на месте, а прочие принуждены были спасаться бегством. Служивых притом убито 6 человек да несколько ранено. Камчадалов взято в полон только три человека из лучших людей, из-за которых собрано с оставшихся изменников ясаку не более 10 соболей, 4 лисицы красных да 19 бобров морских (каланов). Однако тем оная страна совершенно не покорена, ибо до самого главного камчатского бунта, который учинился в 1731 году, тамошнее жители почти всегда в измене были. Оттуда походники возвратились в Верхней острог с ясачною казною и с помянутыми аманатами (заложниками. — Б. П.) ноября 27 дня 1707 году..."
Участники этого трудного похода во всех своих бедах обвинили Владимира Атласова: он-де не снабдил их достаточным оружием и дополнительными людьми, проявлял излишнюю опасную поспешность. Поэтому в декабре 1707 года на своем казачьем сходе они единодушно отрешили Атласова от командования. Так началось знаменитое восстание камчатских казаков 1707–1712 годов. Своим предводителем они избрали казака Данилу Анциферова. Уже в 1708 году они организовали новый поход на Авачу, но не смогли преодолеть сопротивление авачинцев.
В 1711 году восставшие казаки решили искупить свою вину за убийство трех камчатских приказных — Осипа Липина (Миронова), Петра Чирикова и Владимира Атласова — присоединением к России первых Курильских островов. Успех в этом предприятии вдохновил казаков на новый поход в район Авачинской губы. Но он закончился трагически. Сам предводитель восставших казаков Данила Анциферов повел 24 казака на Авачу. Было это в феврале 1712 года. Как пишет С. П. Крашенинников, авачинские ительмены "о том сведали" и сделали "крепкой и пространной балаган с потайными подъемными дверьми... ". Сюда они привели Анциферова и его спутников и обещали дать "богатой ясак", а ночью "сожгли их в помянутом балагане купно со своими аманатами". Восставшие казаки жестоко отомстили за гибель своих товарищей и добились главного: авачинские ительмены начали регулярно платить ясак русским.
В то время стал ведать сбором ясака знаменитый первооткрыватель Курильских островов Иван Петрович Козыревский. В Музее книги при Государственной библиотеке СССР им. В. И. Ленина сохранилось несколько его ясачных книг, сделанных из бересты. Там есть пометы и о сборе ясака с авачинских ительменов. На географическом чертеже Камчатки и Курильских островов, составленном И. П. Козыревским для Витуса Беринга в 1726 году, одна из надписей гласит: "В прошлом 715 году по сему (восточному) берегу и к Носу (к Лопатке. — Б. П.) вновь ясак брал и воинскими походами иноземцов на Аваче и на Муры-реке умирил и лучшаго князца авачинского Ликушку с товарищами в аманаты служилыми и промышленными людьми взял. И о том сборе свидетельствуют ясашные за моею рукою книги, которые писаны на бересте и обретаются в Якуцкой воеводской канцелярии". Именно они позже попали в Москву, а одна — в Ленинградскую библиотеку Академии наук СССР.
В том же 1715 году Козыревский решил вновь собрать ясак с тех обитателей Курильских островов, которых он смог подчинить России еще в 1713 году. Для этого из Авачинской губы Козыревский направил казака Федора Балдакова (Булдакова) "со служилыми в Камчадальский нос и ближайшие острова с Авачи морем в байдарах". Так впервые русским удалось морем обойти южную оконечность Камчатки. С тех пор русские иногда стали ходить в район Авачинской губы из Большерецка и по морю.
Во втором десятилетии XVIII века появились первые русские географические чертежи полуострова Камчатка, на которых изображалась то река Вавача, то Вавачинская губа. Возможно, на появление этого названия повлияло то, что северный входной мыс в Авачинскую губу ительмены именовали "Вауа". И все-таки Авачинская губа тогда была еще мало известна. Так, например, на карте Камчатки, составленной в 1721 году геодезистами И. Б. Евреиновым и Ф. Ф. Лужиным, дана река Авача, но без изображения Авачинской губы.
В 1724–1725 годах авачинские ительмены вновь восставали против казаков. С. П. Крашенинников пытался собрать на Камчатке сведения, как на этот раз камчатским казакам снова удалось сломить сопротивление авачинцев, но ему так и не довелось восстановить историю этих событий.
При освещении событий, происходивших в ту пору на юге Камчатки, ни в коем случае нельзя допустить одностороннего подхода к ним. Бесспорно, ительмены тогда боролись за свою независимость. Ради этого они проявляли порою истинный героизм. Но исторически они были обречены на поражение: никто тогда уже не мог воспрепятствовать установлению власти России над всем полуостровом. В этой борьбе казаки тоже иногда проявляли героизм. Но мы, тем не менее, не должны идеализировать их действия. Классики марксизма абсолютно правы, когда подчеркивали, что освоение новых земель "все, что угодно, но только не идиллия".
Особенно суровые формы эта борьба приобрела на юге Камчатки, потому что здесь среди казаков было немало людей трудной судьбы — ссыльных, испытавших на себе немалые муки и истязания при допросах. Поэтому они, в свою очередь, проявляли жестокость по отношению к местным жителям. Поскольку русские власти искренно стремились к скорейшему "замирению" Камчатки, установлению нормальных отношений с аборигенами, то от казаков постоянно требовали, чтобы они поступали "ласкою, а не жесточью". И так как эти рекомендации плохо действовали, то порою властям приходилось наказывать служилых за их жестокость: некоторых сажали в тюрьмы, пороли, поднимали на виске, а в особо возмутительных случаях виновных публично вешали.
Показательно, что позже, когда на Камчатку прибыли участники Второй Камчатской экспедиции, они — особенно Витус Беринг и Георг Стеллер — приняли непосредственное участие в борьбе против тех, кто совершал насилия над камчатскими ительменами.
Витус Беринг впервые узнал о существовании Авачи и ее губы по карте Камчадалии 1722 года, которая была по заказу Петра I напечатана нюрнбергским картографом И. Б. Гоманом. Эта карта в нескольких экземплярах была ему выдана перед началом его Первой Камчатской экспедиции. Более подробные сведения об этом районе он получил в Якутске от И. П. Козыревского, когда впервые познакомился с его географическим чертежом Камчатки и Курильских островов 1726 года. На этом чертеже были две надписи, имевшие отношение к Аваче.
Козыревский сообщал: "На Авачине и в губе в прошлом 707 году на Аваче и в других местах ясашных зборщиков Афонасья Поповцова с товарищи побили. А в 708 на вылазках и на приступах многих служилых людей под острогами своими побили ж. А в 712 году походных в феврале месяце Данила Анциферова с товарищи всех побили". Вторая же надпись сообщала, что авачинских аманатов русские содержат в Верхне-Камчатском острожке.
Беринг, уже находясь в Сибири, решил, что инструкция Петра I 1725 года обязывает его плыть на север в район Чукотского полуострова. Поэтому сперва его Авачинская губа не заинтересовала. Лишь на обратном пути 27–28 июня 1729 года беринговский бот "Св. Гавриил" проходил вблизи Авачинской губы, но в нее не заходил. Тем не менее на итоговых картах Первой Камчатской экспедиции Витуса Беринга изображение Авачинской губы было несколько уточнено. Несомненно, тут помог и опрос бывалых людей. Еще в сентябре 1727 года сын боярский Алексей Еремеев подробно рассказывал, как камчатские казаки на байдарах огибали мыс Лопатка и доходили до Авачинской губы. Еремеев писал: "А от Лопатки до Авачи реки байдарами грести 10 дней, а пешего ходу нет, для того что залегли губы и шерлопы и утесы великие... " Он же сообщил, что таким путем уже плавали камчатские казаки Андрей Воронин и Петр Горностаев. Позже, уже в 1729 году, до Беринга дошли известия, что в районе Авачинской губы иногда находили японские вещи — "железа, трости и бумагу".
Адмиралтейств-коллегия и Сенат обвинили Беринга в невыполнении инструкции Петра I: вместо того чтобы искать, "где Камчатская земля с Америкою сошлась", он-де поплыл на север "даже до ширины 67 градусов". Беринг пытался оспаривать это обвинение и вместе с тем предложил свои услуги для продолжения исследований на Тихом океане. Вот тогда-то Сенат и принял решение обратиться к молодой Академии наук с вопросом, каков должен быть маршрут новой экспедиции для точного исполнения инструкции Петра I Витусу Берингу.
Ответ на этот вопрос было поручено дать первому академическому географу Иосифу (Жозефу) Делилю. Именно для этого Делиль в 1732 году составил свою карту северной части Тихого океана, на которой на основании западноевропейских карт показал, как между собой соотносятся берега Камчатки и Северной Америки. В своем комментарии к карте Делиль и порекомендовал начать плавание к Америке на этот раз от южной оконечности Камчатки. Вот тогда-то впервые и возникла мысль, что новую базу экспедиции следует создать в Авачинской губе.
Этот план был одобрен Сенатом и Адмиралтейств-коллегией. Согласился с ним и Витус Беринг. Поэтому, прибыв в 1735 году в Якутск, он решил направить для изучения Авачинской губы опытного моряка Вилима Вальтона. Однако Мартин Шпанберг задержал Вальтона в Охотске для своих нужд. На этой почве между Берингом и Шпанбергом возник конфликт. Беринг даже пожаловался на самоуправство Шпанберга в Адмиралтейств-коллегию, но Шпанберг так и не отпустил Вальтона на Камчатку. Тогда Беринг в 1737 году в район Авачинской губы отправил опытного геодезиста Ивана Свистунова и штурмана Емельяна Родищева. Им довелось плыть на Камчатку на судне "Фортуна" вместе со Степаном Крашенинниковым, и они чуть было не погибли. Из Большерецка они поспешили зимой 1737/38 года отправиться на первый осмотр Авачинской губы с целью составления ее подробной карты. Они же на мысе Вауа (теперь — Маячном) смогли заложить самый первый русский маяк у входа в Авачинскую губу.
Живой интерес к району Авачинской губы проявлял и Степан Крашенинников. Еще от большерецкого жителя Петра Евлантьева он узнал о сильном там землетрясении, когда "между рекою Вилючиком и Авачинскою губою новую небольшую губу зделало". И сам Крашенинников по рассказу Евлантьева добавлял: "А то место, где ныне губа зделалась, было луговою, и ягод клюквы и шикши там было довольно, на нем стояли два балагана, в которых иноземцы корм клали, которые во время большой воды (цунами. — Б. П.) с землею унесло, и в бывших во оных балаганах двух иноземческих баб да одного парня утопило". Подробно расспрашивал Крашенинников жителей Большерецка и о сильном извержении Авачинской сопки.
Тогда же в конце 1737 года к Крашенинникову привезли с Авачи ительмена Тырылку. По его рассказам Крашенинников составил описание их "иноземческой" веры, а также праздников и свадеб.
Отправляя своего помощника солдата Степана Плишкина на юг, Крашенинников поручал ему собирать сведения также и о районе Авачинской губы. А в конце января 1738 года он и сам отправился на Авачу в надежде подняться на Авачинский вулкан. Но этот его замысел не осуществился. "Ради весьма глубоких снегов и частого кедровника на санках никакими мерами и на подножье горы въехать невозможно", — писал он. Ему удалось побывать в Паратунке, но доехать до Авачинской губы он не смог и вернулся назад в Большерецк.
Во время пребывания на Аваче Крашенинников начал впервые составлять словарик корякского языка и смог собрать некоторые сведения, каким образом недалеко от Авачинской губы на реке смогла поселиться небольшая группа коряков.
15 апреля 1738 года Крашенинников отправил в Авачинскую губу солдата Петра Евлантьева начать там сбор различных зверей, птиц и рыб. В инструкции С. П. Крашенинникова, врученной Евлантьеву, говорилось:
"1. Чтоб, приехав на Авачу, понуждал тамошних тойонов, дабы они каждой из своего острожка по одному или по два человека высылали для промыслу зверей, рыб, птиц к морю, а именно из зверей бобра, кота, сивуча и нерпы разных родов, из рыб касатки, капхажи и махваю, а из птиц савки, игылмы, ару, урилов и стариков.
2. Какие к нему принесены будут от иноземцов звери, птицы или рыбы, то б высылать ему оные ко мне нарочными посыльщиками, переменяя их от острожка до острожка, не вынимая из зверей и птиц ничего внутреннего, ежели погода студеная стоять будет, а буде тепло будет, то б дабы в превезении чрез сколько верст с зверей шерсть не опрела и рыбы и птицы не изгнили, снимать ему с зверей и птиц и рыб кожи и набивать мятою травою, как ему здесь в остроге показывано, и стараться, чтобы в превезении не измяты и не помочены были.
3. Чтоб каждого рода зверей присылал по два, дабы из одного скелет сделать, а другого бы кожу набить.
4. Буде в зверях и птицах между мужичками и жоночками есть какая разница, то б ему набивать каждого зверя и птицы по мужичку и по жоночке.
5. Чтоб заказал иноземцам о диких каменных баранах, дабы они понеже весною их не промышляют, осенью привезли ко мне в Большерецк каменного барана, не вынимая из него внутреннего.
6. Чтоб за зверей и птиц и рыб обещал он иноземцам выдачу китайского табаку, почему они, иноземцы, за какого зверя, рыбу и птицу похотят, которой им от меня послан или присланным от них ко мне в Большерецк поверенному иноземцу без задержания выдан будет.
7. Чтоб ему для вышеописанного дела жить на Аваче маия до 15 числа, а больше б отнюдь не медлить, а будучи там, обид и налог иноземцам никаких не чинить, под опасением, по силе е. и. в. указов, жестокого наказания".
Уже в начале мая от Евлантьева стали поступать первые трофеи из района Авачинской губы: два калана ("мужичок да жоночка"), три птицы — кайра, савка и урил. За это Крашенинников выслал всем ительменам, участвовавшим в охоте, табак. Такую награду, в частности, получил тойон Ауши, живший на северном берегу Авачинской губы.
Так начался сбор зоологических коллекций в Авачинской губе для столичной кунсткамеры. Позже к поиску таких экспонатов были привлечены и другие ительмены Авачинской губы, в том числе тойон Тария, по имени которого одна из бухт Авачинской губы стала именоваться Тареиной (теперь это бухта Крашенинникова).
Позже благодаря содействию ясачного сборщика Андрея Шергина и казака Федора Верещагина из Авачинской губы стали вывозиться для той же кунсткамеры и чисто этнографические предметы, например разные типы мужской и женской одежды.
Самому же Степану Крашенинникову довелось побывать в Авачинской губе только в марте. Вот выписка из подлинного дневника Крашенинникова: "Марта 16 дня по утру часах в 6 с Налачевой поехали, а пополудни часа в 2 к Авачинской губе в Аушин острожек приехали. И понеже от голоду жители того острожка разошлися, то мы за губу переехали в Тареин острожек, который стоит над Авачинскою губою против Аушина острожка: в нем 2 юрты, 30 балаганов. Тойон новокрещен Михайло Тареин. Погода ясная. Марта 17 дня по утру часах в 6 от Тареина острожка поехали и около полудни в Паратунский острожек приехали. Погода ясная. Марта 18 дня по утру часу в 5-м из Паратуна острожка поехали и около полудни к Корякам в острожек приехали. Марта 19 дня по утру часах в 5-ти от Коряк поехали и около полудни на Большую реку в Начики в острожек приехали..."
Таким образом, Степан Крашенинников смог в марте 1739 года побывать в Авачинской губе только сутки. Так называемую "Ниакину бухту", где год спустя был основан Петропавловск, он, вероятно, не видел. Но он, безусловно, знал о существовании Ниакина острожка, о том, что с Ниаки поступает в казну ясак.
Ровно через год С. П. Крашенинников снова проехал с Жупановой реки к Авачинской губе. Но от этой поездки документов не осталось. Сам С. П. Крашенинников в одном из своих "рапортов" отметил: "От Жупановой чрез Авачу до Большерецка дорогу не описывал, понеже оная уже в 1739 г. описана". Но им все же оставлено краткое описание всей реки Авачи. Вот этот текст: "Авача (Суаачю) река недалеко от Кумжа река вышла в верстах 150 из хребта и от переезду верстах в 35 впала в губу Восточного моря, которая по ней Авачинскою называется. Немного пониже переезду Авачи реки... речка Кооним впала в Авачю реку. А против переезду Авачи впала в Кооним с правой стороны речка Аангач, на которой стоит шаман острожек, пустой. В нем жили ясачные иноземцы, а у них тойон был Канач, который в 1731 году (году широкого восстания камчатских ительменов. — Б. П.) с своими родниками 6 человек казаков убил, а потом и сам убит от русских, посланных на авачинских изменников в поход. В оном острожке строения было 2 юрты да 25 балаганов. А ясачных иноземцов было около 50 человек".
Летом 1739 года при возвращении от берегов Японии вблизи Авачинской губы смог побывать лейтенант Вилим Вальтон на боте "Св. Гавриил".
Официально Вальтон объяснил свое появление "близ Аваченской губы на широте 52° 28'" тем, что сознательно шел подальше к востоку с тем, чтобы выяснить, "нет ли в той стороне еще какой земли". Но, видимо, ему самому хотелось посмотреть Авачинскую губу: ведь ранее эту задачу перед ним ставил Витус Беринг. Но в 1739 году Вальтон не нашел входа в Авачинскую губу и поспешил вернуться в Охотск.
После того как бот "Св. Гавриил" вернулся в Охотск, местный управитель Г. Г. Скорняков-Писарев потребовал, чтобы этот бот был передан под его начало. Против этого запротестовали Алексей Чириков, Свен Ваксель и другие их товарищи. Они заявили, что этот бот необходим для скорейшего тщательного изучения Авачинской губы. На "общем собрании" участники Второй Камчатской экспедиции справедливо указали, что "на Камчатке, кроме Авачинской губы, к отстою морским судам безопасных мест нет, да и о той подлинного известия не имеетца, а в какой она глубине состоит и можно ль построенными для нашего вояжу пакетботами в тое губу войтить и зимовать, ибо прежде сего в тое губу с моря судами не вхаживали".
Дело в том, что еще в 1738 году стало известно, что Иван Свистунов смог побывать в Авачинской губе только зимой. Он составил неплохую карту побережья губы, но не смог определить глубины в ней. А так как судить о губе и о ее бухтах невозможно, если глубины их остались неизвестными, то Беринг, Чириков, Шпанберг и другие пришли к выводу о необходимости возобновления исследований в самой Авачинской губе.
С ноября 1737 года в Охотске началось строительство двух пакетботов, на которых Беринг и Чириков предполагали идти в плавание от южной оконечности Камчатки до северо-западного побережья Северной Америки. Поскольку уже тогда хорошо было известно, что новое плавание начнется именно из Авачинской губы, необходимо было ее срочно изучить. Но встал вопрос: кому же поручить провести эти важные исследования?
В начале 1739 года Мартин Шпанберг решил поручить дальнейшее исследование Авачинской губы своему сыну Андрею. Лишь в 1985 году впервые был опубликован любопытнейший документ:
"Инструкция сыну нашему Андрею Шпанбергу, по которой исполнение чинить нижеследующее:
1. Надлежало было мне ехать самому на реку Овачю для осмотру Оваченской морской губы, понеже надлежит быть настоящей для зимнего времени гавану, да тамо ж без нас построен мояк и для поклажи амбар, точию за многими экспедицкими исправлениями мне самому ехать ныне невозможно.
2. Того ради ехать тебе на ту реку Авачю для снятия плана и тамошнего ситуацион и для осмотру Оваченской морской губы и надлежащего описания удобных и безопасных мест, где можно было гавану, и протчих знатных мест.
3. И как будешь чинить при той губе описание, то иметь тебе верное и прилежное смотрение и радетельное старание и лутчей пользе ея и. в. высокого интереса и поступать в том положенном тебе деле, как надлежит честному и верному к службе ея и. в. рабу, во всем твоем искустве и то положенное на тебя дело исполнить во всем неотменно. А для вспоможения надлежащего тебе дела определены от нас салдаты Василий Спирин да Петр Копотилов, а для толмачества иноземческих речей — толмач Алексей Мутовин. Також ежели какое вспоможение востребуетца, то требовать от тамошних жителей.
4. И как оную губу осмотришь и во всем действительно опишешь, то самому тебе ехать, не умедля, возвратно в Большерецк и то описание объявить к нам при рапорте.
5. Будучи в пути, також и у надлежащего твоего по данной инструкции сея исправления, тебе и определенным с тобою тамо живущим обывателям обид и разорения отнюдь никаких не чинить под опасением по указу надлежащего суда. И для проезду твоего определено от нас взять тебе от Большерецкой приказной избы одного каюра с собаками и санками".
Однако позже М. П. Шпанберг решил взять сына с собою в плавание к берегам Японии, а в Авачинскую губу отправил Петра Копотилова с заданием начать там валить лес для постройки первого русского селения в Авачинской губе. Так приказом Шпанберга от 16 апреля 1739 года был сделан самый первый шаг для начала строительства будущего Петропавловска.
После возвращения Ивана Свистунова в Охотск в самом конце августа 1739 года от него потребовали отчета о его поездке в Авачинскую губу. 8 сентября 1739 года Свистунов подал "репорт", в котором он сообщил, что Авачинскую губу "описывал и вымеривал он, Свистунов, собою один". К "репорту" он приложил описание Авачинской губы.
10 сентября 1739 года Витус Беринг счел нужным отправить описание Свистунова в Адмиралтейств-коллегию.
Месяц спустя — 10 октября 1739 года Беринг в рапорте в Адмиралтейств-коллегию сообщил, что так как на описании Свистунова "утвердитца невозможно" (он-де имел съемку только с берега!), то он решил к Авачинской губе отправить новую экспедицию во главе со штурманом Иваном Фомичом Елагиным, поскольку "при оной губе надлежит быть для жилья служителем строение, також и для клажи провианта магазеинам, да и от Большой реки до означенной губы морской берег и поныне еще не описан".
Поздней осенью 1739 года И. Ф. Елагин смог на боте "Св. Гавриил" дойти до устья Большой реки. Отсюда уже зимой поехал вокруг берега южной оконечности Камчатки. Так начала составляться новая, более точная карта побережья от Большерецка до Авачинской губы.
Елагин окончательно решил, что новый русский поселок в Авачинской губе будет создан в "Ниакиной бухте", и сразу же приступил к строительству здесь из заранее заготовленного леса первых русских изб — "хором" и "светлиц". В 1739 году стал зарождаться будущий Петропавловск-Камчатский. Именно Иван Фомич Елагин по праву считается его первостроителем.
Быстрому строительству нового поселка помогло распоряжение камчатских властей направить в Авачинскую губу всех наиболее опытных плотников Большерецка, Верхне-Камчатска и других селений. Елагин спешил со строительством, так как заранее знал, что осенью 1740 года сюда должны прибыть два пакетбота Беринга.
29 июня 1740 года в Охотске состоялся торжественный спуск первого пакетбота, второго — три дня спустя (2 июля). Поскольку 29 июня — Петров день, то и пакетботы получили наименование "Св. Петр" и "Св. Павел". Задержись спуск этих судов на несколько недель, и, бесспорно, современная столица Камчатки имела бы уже иное наименование.
Жители Камчатки хорошо знали о происходивших в Авачинской губе важных постройках. С. П. Крашенинников в рапорте своему начальнику и учителю академику Герарду Миллеру писал из Большерецка 7 июня 1740 года: "Во известие доношу вашему благородию, что пакет-боты, на которых господин капитан коммандор отправится, пристань иметь будут в Авачинской губе, чего ради там про него господина капитана коммандора и про его команду строятся светлицы и казармы, а для строения послан штурман Елагин".
Лишь в 1986 году благодаря изысканиям историка И. В. Глушанкова стало впервые известно, что Иван Елагин был уроженцем Псковщины, поступившим в 1721 году в Морскую академию. Учился он блестяще и после окончания академии служил главным образом в Кронштадте. В 1729–1731 годах побывал в Астрахани, а в 1732 году был назначен во Вторую Камчатскую экспедицию по собственному желанию и по рекомендации А. И. Чирикова.
Но основателем города считается Витус Беринг, ибо сразу по прибытии в "Ниакину бухту" 6/17 октября 1740 года он наименовал новое русское поселение "гаванью святых апостол Петра и Павла", или кратко: "гавань Петропавловская". Этот исторический день и принято считать днем основания Петропавловска-Камчатского.
По прибытии в Авачинскую губу Витуса Беринга строительство нового поселения ускорилось: ведь к весне 1741 года сюда должно было прибыть пополнение будущих участников плавания к берегам Америки. Для решения различных организационных вопросов Витус Беринг совершил особую поездку в Большерецк. Именно там был решен вопрос об участии в плавании адъюнкта академии Георга Стеллера.
Беринг предполагал взять в свое плавание опытного геодезиста А. Д. Красильникова, но он заболел. Тогда вместо него в экспедицию был приглашен профессор академии Делиль де ла Кройер. Вместе с ним в апреле 1741 года в молодой Петропавловск поехал и Степан Крашенинников. В рапорте Гмелину и Миллеру он писал: "Приехали апреля 10 дня, где прожил я по 20 число, упражняяся в переводах доношения адъюнкта господина Штеллера в высокоправительствующий Сенат и инструкции господина профессора ла Кроера". В своем обращении в Сенат Г. Стеллер горячо выступил в защиту ительменов от произвола местного невежественного начальства.
В Петропавловске окончательно было решено, что С. П. Крашенинников поедет в Иркутск, чтобы добиться пересылки жалованья всем находившимся на Камчатке сотрудникам Академии наук. Крашенинникову не суждено было вернуться на Камчатку, изучению которой он отдал так много сил. А Делиль де ла Кройер год спустя после успешного плавания к берегам Америки был похоронен здесь, в Петропавловске. Что касается А. Д. Красильникова, то ему Беринг поручил по выздоровлении заняться составлением более точной карты южной оконечности Камчатки и Авачинской губы. Благодаря успешным астрономическим наблюдениям А. Д. Красильников, впоследствии весьма успешно работавший в Академии наук, смог первым дать точное астрономическое определение местоположения Петропавловска-Камчатского. Но пробыл он в Петропавловске недолго. Как отмечает С. П. Крашенинников, 27 июня 1741 года по распоряжению Беринга из сотрудников академического отряда "одному токмо студенту Горланову велено жить на Камчатке" — в Петропавловске.
Начальником Петропавловска был назначен прапорщик П. Левашов. До нас дошел любопытный его рапорт в Адмиралтейств-коллегию от 5 июня 1741 года, в котором было сказано:
"По данной мне от господина капитана-командора Беринга минувшего майя 23 дня инструкции оставлен я здесь при Аваче для исправления без него экспедицких потребностей; а того ж майя 31-го дня он, господин капитан-командор, стоя на пакет-ботах в Аваченской губе за противными ветрами на рейде, приказал мне, чтоб я о отбытии ево, которого числа из Оваченской губы на море выдет, репортовал государьственную Адмиралтейскую коллегию, понеже де самому ему о том тогда, как им даст бог способной ветр и на море выдут, репортовать уже некогда будет. Того ради государственной Адмиралтейской коллегии я всепокорнейше сим репортую, что он, господин капитан-командор Беринг, з господином капитаном Чириковым на пакет-ботах вышли из Авачинской губы на море сего июня 4-го дня по утру и пошли в надлежащий путь благополучно".
Так началось самое знаменитое русское плавание на Тихом океане в XVIII веке, плавание, ради которого и был в 1740 году основан Петропавловск.
* В данной публикации автор сохранил некоторые языковые особенности цитируемых документов и дневников, а также различия в транскрипциях географических названий и фамилий.
Публикуется по литературно-художественному сборнику "Камчатка"
(Петропавловск-Камчатский, 1989).