Пасенюк Л. М. Череп Беринга
Леонид Пасенюк на птичьем базаре
1969
Волею непредсказуемых судеб Беринг стал первым из русских мореплавателей, кто открыл некие новые земные пределы, а не просто клочок земли неподалеку в океане, безымянную речку, гряду гор, привлекательную долину за ней. Много или мало — открыл Северную Америку (Аляску). Открыл — предположительно — крупный остров Кадьяк, Шумагинские острова, ряд островов Алеутской гряды, наконец, необитаемые тогда Командоры… где и нашел свою кончину...
История воздала ему с лихвой!
Ибо, строго говоря, Аляска была открыта его ведомым капитан-лейтенантом Чириковым примерно на полтора суток ранее и значительно далее к юго-востоку Североамериканского континента.
Притом Беринг потерпел кораблекрушение, Чириков же за месяц до того благополучно (если не считать двух таинственно исчезнувших при высадке в Америке шлюпок с людьми) возвратился в Петропавловск-Камчатский.
А пролив, носящий ныне имя Беринга, был открыт приблизительно на сто лет ранее Семеном Дежневым.
И море, названное Беринговым, давно было известно, на несовершенных картах той поры оно значилось как Бобровое.
Таких оговорок наберется порядком…
В своих книгах я старательно подчеркивал те или иные приоритеты Алексея Ильича Чирикова (не скрою — он мне более симпатичен) и упрекал Беринга в медлительности, робости, а подчас даже и в профессиональной несостоятельности. И тому, конечно, можно найти доказательства.
Так ли, нет ли — в последние годы резко возрос интерес к истории его плаваний, идут споры о том, прав он или не прав в каждом отдельном случае, теряются в догадках, где именно он похоронен в точности, поскольку свидетельства не всегда совпадают.
Наконец летом 1991 года на остров Беринга прибыла группа датских археологов. Датских потому, что Беринг датчанин. Им там тоже лестно. И раскопки возглавил Оле Шерринг — сотрудник музея в Хорсенсе — родном городе Беринга. Всё это было продумано, имело смысл и обоснование. На свет божий, таким образом, спустя 250 лет были извлечены (как предполагалось) останки Беринга и пятерых его спутников…
Предстояла их идентификация в Москве, после чего крупный специалист в этой области профессор В. И. Звягин сделал слепок с реконструированного лица Беринга, кстати, совсем не схожего с известным его портретом. Но давно уже есть подозрение, что на портрете изображен не Беринг, а его дядя. Так что нечему и удивляться.
Перезахоронение членов команды пакетбота "Св. Петр"
1992
Фото с сайта bering.narod.ru
Останки Беринга были возвращены на Камчатку, а затем и на Командоры, где и были перезахоронены со всем сопутствующим церемониалом, военным оркестром и — такая уж ныне связь! — популярным священником. Но прежде меня ввели в состав комиссии, как бы это сказать, по наблюдению за укладкой доставленных из Москвы останков в специальные, значительно укороченные против обычного гробики. Останки были разложены в местном музее на столе в синтетических засургученных мешочках, и требовалось удостоверить, что в каждом из них те же самые кости и в количестве, соответствующем прошлогоднему акту. Что принадлежат они именно Берингу, или, скажем, штурману Эйзельбергу, или подшкиперу Хотяинцеву, а не кому-либо другому из некогда погребенных на берегу бухты, позже получившей название Командор.
В комиссию я попал случайно, просто оказался под рукой, но теперь ощутил даже некоторую ответственность за все происходящее, некую личную причастность к этим вот исторически освященным хрупким костям. Отчасти так оно и было, мало ли я об этих людях писал…
И когда дошла очередь до пересчета и укладки в гробик костей и черепа Витуса Беринга, неожиданно для самого себя попросил у Звягина:
— Дайте хоть подержу его череп в руках! Все-таки память будет.
И то был в своем роде акт покаяния перед выдающимся мореплавателем — как бы ни относиться к тем или иным частностям его жизни, ошибочным решениям и промашкам, впрочем, касающимся все же мореходства как такового.
Зато неоспоримы качества Беринга — организатора и руководителя громаднейшей по тем временам экспедиции, не зря получившей в нашей истории название Великой Северной. Он был добр, терпим, снисходителен, по-человечески порядочен, что тоже за редкость тогда почиталось, тем более при такой его — почти неограниченной власти...
Что ж, вольно или невольно — но вот, его критик, с благоговением держу этот череп и говорю — прости! Может, в чем-то и напрасны мои к тебе претензии. Сейчас-то судить легко — совершенно в другом времени, в сытости и тепле. Когда до открытых тобою земель — восемь-десять часов спокойного лёту.
Публикуется по сайту kultura.kubangov.ru.