Кусков В. Первый завод. О Мильковском железоплавильном (железоделательном) заводе второй половины XVIII века
Полковник Федор Христианович Пленеснер*, участник плавания Беринга к берегам Америки, бывший главный анадырский командир, командир Охотского порта, оставив в 1772 году службу, взялся за перо. Написал весьма любопытный труд "Краткое о Камчатке объяснение".
В нем не могла быть обойдена вниманием "Мильково деревня, в коей 1760 году июля 22 числа иркутцким купцом Семеном Глазачовым отъискана железная руда по речке называемой Омшарине, а от тоя заимке в полуверсте от Верхнего острога в десяти верстах и около той речки по берегу показанной руды имеется довольное число в буграх поверх земли, а местами и в землю ушла в аршин и в два и более по тому месту с верхней стороны вниз по речке расстоянием состоит версты полторы, а обширность имеет местами в десять и двадцать сажен и из той руды плавится железо и куют якори и прочее".
Пользуясь описанием Пленеснера, весьма затруднительно определить, где обнаружили железную руду: "от тоя заимке в полуверсте от Верхнего острога в десяти верстах...". От Верхнекамчатска до Милькова тогда считали верст пятнадцать. Значит, месторождение руды находилось верстах в пяти от Милькова вверх по течению реки Камчатки. А с другой стороны, руда отыскана "по речке называемой Омшарине". Еще в первой четверти нашего века речушка, впадающая в Камчатку слева в шести километрах ниже Милькова, называлась Омшарик. Вот и получается, что руда находилась не то километров на шесть выше Милькова, не то настолько же ниже. Не вызывает сомнения лишь то, что руда залегала по левому берегу Камчатки, в болотах.
Современная карта окрестностей села Мильково
Как же мог Семен Глазачов наткнуться на залежи руды? По словам Пленеснера, не верить которым нет основания, "показанной руды имеется довольное число в буграх поверх земли", так что ее можно было просто-напросто увидеть. Но чего бы ради понесло Глазачова куда-то в болота? Думается, что жители Милькова знали о руде гораздо раньше Глазачова. От них он и мог узнать, где она есть, а уж потом пойти или поехать туда, чтобы увидеть ее своими глазами. Если же принять во внимание, что есть данные об обнаружении руды лет на восемь раньше, то предположение о получении Глазачовым сведений о руде от мильковцев будет выглядеть весьма правдоподобным. Можно объяснить и то, почему сами они не брались за выплавку железа. Дело это непростое, требующее расходов и времени, а мильковские жители от зажиточности были тогда далеки и все время проводили в работе, чтобы обеспечить себе хотя бы скудное пропитание.
Так или иначе, Глазачов занялся промышленностью. Кое-что он сумел сделать в первое же лето. Была поставлена одна плавильная печь, наломано тонны три руды и начата плавка железа. Получилось его около трехсот килограммов, то есть один килограмм железа из десяти килограммов руды. С наступлением санного пути Глазачов погрузил свою продукцию на нарты и повез в Большерецкий острог, бывший в то время административным центром Камчатки.
В Большерецком остроге он явился в канцелярию камчатского командира и предъявил руду. Вот, мол, смотрите, оценивайте. Стали в канцелярии рассматривать железные полосы. Позвали людей, знающих толк в кузнечном ремесле. Пришли и просто любопытные. Железо, вообще-то говоря, получилось не ахти какое, но в дело пойти могло. Требовалось его порядочно — на якоря, котлы, ножи, гвозди, да мало ли железных вещей требуется в обиходе! Привозили железо на Камчатку издалека, чуть ли не из самого Петербурга.
Так что, хотя и не первосортное железо получилось из болотной мильковской руды, но и ему были рады. Просьбу Глазачова о предоставлении ему привилегии на выплавку железа охотно удовлетворили. За это он обязывался сдавать бесплатно в казну для нужд Охотской флотилии одну десятую часть всей продукции. Остальные девять десятых, пожалуйста, продавай, кому хочешь, "по вольной цене".
В Мильково Глазачов возвратился с уверенностью, что теперь он свое возьмет. Он приложил все усилия для строительства завода. К сожалению, неизвестно, сколько было печей, сколько человек работало, как они оплачивались и т. п.
Завод работал только летом. Часть рабочих ломала руду, другая плавила железо. Зимой занимались лишь подвозом руды на завод. Как правило, все железо поступало в казну. Одна десятая, как это предусматривалось, бесплатно, а за остальное аккуратно выплачивались деньги в соответствии со средними ценами на рынке. В частную продажу железо шло в редких случаях.
Начальник Камчатки премьер-майор Бем в прошении Екатерине II писал: "От Верхнекамчатского острога в недельном расстоянии заложен железный завод, на котором столько железа выплавлено, сколько во всю мою бытность в Камчатке на разныя казенныя поделки потребности к употреблению было без недостатка, а ежели знающие того дела плавильщики туда посланы будут, то не только Камчатка, но и Охотский порт тамошним железом снабден быть может, а какая доброта в тамошнем железе, усмотреть можно из поднесенных мною в. и. в. в Камчатке сделанных трех ножей, которые ныне находятся в кунсткамере".
Хотя завод Глазачова работал до Бема более десяти лет, положение осталось прежним — железа не хватало. Рассчитывать на значительное увеличение доставки его из России в ближайшее время не приходилось. Поэтому Бем пришел к выводу о настоятельной необходимости работы завода только для казенных надобностей. С другой стороны, ознакомившись с состоянием завода, он усмотрел возможность увеличения выплавки железа. Наилучшим способом, чтобы добиться того и другого, Бему представлялся переход завода в собственность казны. Кто его знает, каким образом Бем воздействовал на Глазачова, но уже на следующий год последний согласился продать завод казне. Могло, впрочем, быть и так, что он только и дожидался, как избавиться от завода без особых убытков.
Состоявшаяся продажа выглядит довольно выгодной для Глазачова. Он получил наличными стоимость завода и остался фактически его хозяином, хотя числился мастером. Зато ему полагалось жалованье. Общий контроль за работой завода Бем возложил на верхнекамчатского командира сержанта Телеутова, которому наказано "иметь крепкое смотрение и неослабное принуждение к добыче руды и выплавке железа".
Став мастером, Глазачов несколько поубавил свое старание, тем более что жалованье его ни в коей мере не зависело от успешности производства. "Крепкое смотрение" Телеутова (да и такое ли "крепкое"?) сводилось, в сущности, к ругани, мало чем помогающей выплавке металла. И никаким "неослабным принуждением" нельзя было повысить качество руды, запасы которой иссякали. Лучшие места давно выбрали, и приходилось довольствоваться рудой с незначительным содержанием железа. Для выплавки одного килограмма металла приходилось теперь расходовать примерно семьдесят килограммов руды. Напомним, что в самом начале деятельности завода килограмм железа плавился всего из десяти килограммов руды.
В 1775 году Глазачов отказался работать в качестве мастера. После отъезда с завода о нем нигде не упоминается.
Мастером на заводе после Глазачова стал казак Ребров. Понимал ли что-нибудь Ребров в порученном ему плавильном деле? Возможно, что-то смыслил. Как-никак, завод работал полтора десятка лет, следовательно, имелись люди с соответствующим опытом, и не было никакой необходимости назначать главой завода кого попало. Однако могли назначить человека, не разбирающегося в производстве, но зато умеющего нажимать на работников, если мастер рассматривался в первую очередь как надсмотрщик. Так или иначе, а выплавка железа при Реброве уменьшилась, качество его снизилось. Ухудшение работы беспокоило Телеутова, и он пытался заставить Реброва более усердно исполнять свою должность. Ребров же доказывал Телеутову, что его вины в том нет. Руда-де пошла совсем плохая, а заводские работники все как один неумелые и нерадивые. Могло быть и так.
В 1779 году Бема сменил Василий Иванович Шмалев. Одним из первых серьезных мероприятий после вступления его в должность командира Камчатки было закрытие завода. Свое решение Шмалев обосновывал "худостью руды и непрочностью железа". Решение приведено в исполнение в 1780 году. Печи и прочее оборудование завода бросили. Заводские сооружения без присмотра начали разрушаться, а инструменты и кое-какие другие мелочи растаскивали мильковцы.
За те семь лет (1774–1780), в течение которых завод находился в собственности казны, выплавлено около четырех с половиной тонн железа. Продавалось оно по 6–13 рублей пуд, в зависимости от качества. Привозное железо стоило дороже, но значительно превосходило мильковcкое прочностью, ковкостью и другими характеристиками. Поэтому, несмотря на дороговизну, предпочтение отдавалось привозному железу. Но и заводская продукция не залеживалась. Поскольку и привоз, и мильковский завод, вместе взятые, не обеспечивали существовавшей потребности в металле, разбирали без остатка все.
Шмалев управлял Камчаткой очень недолго. Осенью 1780 года приехал назначенный главным командиром Камчатки Ф. Рейнеке. Узнав о совсем недавнем закрытии железоплавильного завода, Рейнеке нашел решение Шмалева непродуманным и вредным. По его мнению, необходимо было немедленно восстановить завод. Почти сразу начались работы, руководил которыми непосредственно Рейнеке. В первую очередь построили две новые плавильные печи, несколько более совершенные, чем старые. Затем частично восстановили, частично построили вновь различные вспомогательные заводские сооружения. Завод опять заработал.
Внимание главного командира не могло не сказаться положительно на работе завода. Кроме того, судя по достигнутым результатам, наблюдение не носило чисто созерцательного характера. Рейнеке вникал в производство с пользой для дела. Из той же самой руды стали получать железо более высокого качества. Да и руда использовалась значительно полнее: на выплавку одного килограмма железа расходовалось не 100 килограммов, как это было перед закрытием завода Шмалевым, а всего 55–60 килограммов. Не удалось только снизить цену. Расходы практически остались на прежнем уровне — выплавка одного пуда обходилась заводу в среднем в 10 рублей. До поры до времени с этим можно было примириться: ведь привозного железа по-прежнему не хватало, а стоило оно еще дороже.
Но вот положение понемногу изменилось. Доставка железа извне возросла, а цена его снизилась примерно до 5 рублей за пуд. Волей-неволей пришлось снизить продажные цены и на мильковское железо, что сделало завод убыточным для казны. Все способы удешевления производства и улучшения качества оказались безуспешными. Теперь Рейнеке, с одной стороны, не мог содержать завод за счет казны, а с другой — не хотел его закрывать. Подвоз из России не такое уж надежное дело. Сегодня привозят достаточно, а как будет завтра? В конце концов самым верным выходом признана сдача завода в аренду частным лицам на неопределенный срок.
Арендаторы нашлись — крестьянин Попов и кузнец Протасов. Условия, на которых они взяли завод в аренду, с первого взгляда кажутся очень выгодными. Никакой платы за аренду с Попова и Протасова не взималось. Правда, все выплавленное железо они должны были сдавать в казну, но им гарантировалась оплата его по ценам иркутского железа. Арендаторы обязывались только бесплатно обучать плавильному делу казенных учеников да безвозмездно поставлять казне железо, вес которого равнялся бы весу заводского металлического оборудования и инструментов.
Стоит вдуматься в эти условия повнимательнее, и мысли о выгодности аренды исчезают. Может быть, даже появятся мысли об обмане. Хотя какой там обман, никто же не скрывал от Попова и Протасова условий аренды. Почему же они согласились? Неужели они не смогли понять, что, возмещая все железные предметы на заводе бесплатной поставкой соответствующего веса железа, они, в сущности, возвращали казне почти всю стоимость завода, а хозяевами его не становились? Производительность завода составляла немногим более полутонны металла в год. Данные о весе металлического оборудования, инструмента и прочего, имевшихся на заводе, отсутствуют, но, надо полагать, с тонну-то набиралось. Так что год-другой пришлось бы работать даром. Не усматривается выгода и в последующем. Поставка железа по иркутским ценам означала получение всего лишь половины заводских текущих затрат.
Три года Попов и Протасов упорно пытались поставить завод на ноги. Как и следовало ожидать, они не сумели сделать завод прибыльным. Им пришлось признаться, в первую очередь самим себе, в бесплодности своих стараний. От дальнейшего продолжения аренды они отказались, а других желающих не нашлось. Завод окончательно прекратил свое существование.
Мильковский железоделательный завод — это первая попытка создания промышленности на полуострове. Попытка не такая уж неудачная — завод работал свыше четверти века, и выплавленный на нем металл давал заметную прибавку к привозному.
Думается, что и сам завод, и так или иначе связанные с ним люди заслуживают того, чтобы о них помнили.
* Так в источнике публикации. Имеется в виду Плениснер (Пленистер). — Ред., 2006 год. <<
Публикуется по краеведческому сборнику "Норд-ост"
(Петропавловск-Камчатский, 1980).
Иллюстрация к статье добавлена авторами сайта.