И. Пыхтеева. Смешение шипящих и глухих… Итоги и уроки культурных преобразований, осуществленных за годы Советской власти у малочисленных народов Камчатки
Сегодня* малочисленные народы Камчатки представляют собой сравнительно небольшую группу, всего 12 040 человек, или 2,6 % населения области. Из них коряков — 7 190 человек, ительменов — 1 441, эвенов — 1 489, алеутов — 390.
Преобразования, осуществленные за последние 70 лет на Севере, во многом изменили судьбу коренных северян. Достижениям и успехам сопутствовали серьезные ошибки и просчеты, обернувшиеся впоследствии большими бедами для коренных народов Севера — пьянством, безработицей, нравственной деградацией.
В настоящее время о трагедии многочисленных народов много пишут и говорят. Но пока недостаточно внимания уделяется исследованию причин неудач советских преобразований в жизни коренных северян. Изучение архивных материалов, современных документов и статданных помогает осмыслить уроки истории, понять причины несоответствия усилий, вложенных в дело преобразований, и полученных результатов.
В 1934 году были созданы буквари и книги для чтения на корякском, эвенском, ительменском, чукотском, алеутском языках. В 1935–1938 годах письменность народов Севера была переведена на русский алфавит. Но, несмотря на большую работу, распространение грамотности, внедрение новой, незнакомой коренным жителям культуры шло очень медленно. Об этом свидетельствуют факты.
В 1927 году всего 100 коряков, чукчей, эскимосов и алеутов занимались в девяти школах ликбеза. Перспективный план работы окружного бюро ВКП(б) на 1926–1931 годы предполагал обучение грамоте лишь 600 неграмотных аборигенов. Такие темпы привлечения северных народов к новой культурной жизни сохранялись до середины 30-х годов.
К 1936 году среди малочисленных народов Камчатки было 12 930 неграмотных и 1 100 малограмотных, что составляло более чем половину населения. Эти данные взяты из официальных отчетов исполкомов районных Советов и районных комитетов ВКП(б) о работе по ликвидации неграмотности. На самом деле цифры эти были намного больше.
Почему? Во-первых, потому что не было учителей, знающих язык аборигенов. Согласно справке окружкома ВКП(б), в 1930/31 учебном году в Корякском национальном округе работали лишь 13 учителей из числа коренной национальности. Во-вторых, в деле ликвидации неграмотности не обошлось без административного нажима со стороны властей, что давало результат, обратный ожидаемому. Это и понятно. Любое проявление насилия вызывало протест. Кочевники-оленеводы уходили в тундру, подальше от навязчивых преобразователей, мешающих им жить так, как они привыкли.
Долгое время причина неактивного участия аборигенов в повышении своего образовательного уровня объяснялась их отсталостью и забитостью. И только в последние годы появились исследования, дающие основания полагать, что во время культурной революции на Севере недостаточно учитывались этнопсихологические особенности народов, населяющих этот регион. А особенности были. Первая — это "преобладание у арктических народностей индивидов с правополушарной активностью мозга (т. е. с большим развитием пространственно-парцептивиых функций мозга)"; и вторая — "иная система социального контроля в северных сообществах... основанная на деперсонализации ответственности, переносимой на всю родственную группу".
Логика рационального мышления европейцев для коренных северян во многом была просто непонятна. Род определял все нормы и правила поведения индивида. Вне рода аборигены не мыслили себя. Для понимания сути происходящих перемен им нужно было время. Но Советская власть очень спешила, а для объяснения своих неудач всегда имела один-единственный неоспоримый аргумент — обострение классовой борьбы.
Например, в постановлении окружного исполкома от 6 августа 1932 года отмечено: "Туземные Советы мало помогают учительству, так как... будучи засорены кулацко-шаманскими элементами, которые вместе с кулачеством маскировали свою вредительскую работу необходимостью соблюдать обычаи Севера, вели усиленную борьбу против школы".
Именно в игнорировании этнопсихологических факторов и в усиленной идеологизации проводимой работы заключается, видимо, причина противоречия в культурном развитии малочисленных народов Камчатки. Этот вывод подтверждается и порядком введения школьного образования на полуострове. Если принять во внимание только количественные изменения, то сложится впечатление полного благополучия. Например, в 1925 году на территории Корякского автономного округа было всего 8 школ, в которых не учился ни один школьник из числа местной коренной национальности. В 1952 году, по информации областного отдела народного образования, в 39 национальных школах обучались 1 070 детей коренных северян, всего же в области работали 46 таких школ, контингент учащихся которых составлял 1 288 человек. Кроме того, в 19 интернатах воспитывался 551 ребенок-северянин. Бесспорно, это внушительные цифры. Но радужные краски внешнего благополучия постепенно приобретают хмурые оттенки, стоит лишь проанализировать эффективность обучения маленьких северян.
Согласно отчету о состоянии народного образования на 1 сентября 1958 года средний контингент учащихся народов Севера в Корякском округе в каждом из начальных классов ежегодно составлял 200–250 человек, в седьмых, как обычно, не превышал 50, а в десятых обучались лишь 11 человек.
Такая общеобразовательная подготовка тормозила дело подготовки национальных кадров с высшим и средним специальным образованием для всех отраслей хозяйства и культуры округа. В 1958 году из 430 учителей, работающих в округе, только 39 были из числа коренного населения. Не было в округе ни одного специалиста сельского хозяйства, медицинского работника коренной национальности с высшим образованием. Это, в свою очередь, способствовало вытеснению национальных кадров с руководящих постов в хозяйственных, советских и партийных органах представителями более образованного и подготовленного приезжего населения.
Изучение документов и материалов областного и районных отделов народного образования, сессий районных и поселковых Советов позволяет понять причины отсева учащихся коренной национальности из средних и старших классов школы.
Начнем с того, что в начале преобразований культурной жизни на Севере обучение детей оленеводов велось в кочевых школах. В условиях разбросанности на сотни километров друг от друга северных сел, постоянной смены кочевок пастухов вполне оправдывали себя однокомплектные и двухкомплектные школы-передвижки. Школа постоянно переезжала из одного села в другое. Такая форма обучения была наиболее приемлемой для кочевой жизни северян.
Но в 1931 году Комитет Севера призвал к укреплению и расширению сети школ-интернатов, преобразованию национальных школ в интернатные. Интернаты были восприняты местным населением настороженно. Цифры подтверждают это. В 1936 году в Восточно-Тундровском интернате учились всего 74 ученика, что составляло 23 %, в Карагинском — 236 учеников (46 %), в Пенжинском — 355 человек (54 %). Оленеводы не соглашались на выезд своих детей из стойбищ. А дети не хотели покидать родителей. Для них перемены в жизни проходили очень болезненно.
Директор Тиличикской школы-интерната писал в 1933 году в своем отчете: "В юрте почти всю жизнь ребенок проводит в оленьей шкуре, одетой на голое тело. Снять оленью шкуру, спать на койке не так-то просто. Это целый переворот в сознании ребенка. Многие недели, месяцы воспитатели выдерживают борьбу с кукулем. Дело доходит до того, что вечером ребенок, заснувший на кровати, утром оказывается в кукуле... В наиболее отсталых кочевьях эта перестройка иногда вбивает клин между школой и семьей".
Для того чтобы привыкнуть к европеизированному образу жизни, нужно было время. Перестройку психологии людей, ломку их сознания, видимо, нельзя регламентировать с помощью постановлений и решений. Процессы эти более глубоки и длительны, чем просто строительство новых школ и "охват" обучением.
Уже к 1940 году охват детей местной коренной национальности всеобучем составил 93 %. А к 1950 году — почти 100 %. Учились все. Но как учились?
В информации облоно (1952 год) говорится: "Учащиеся национальных школ делают ошибки на смешение шипящих, глухих и звонких свистящих, твердых и мягких согласных. Помещенных в учебниках упражнений на данные разделы совершенно недостаточно для выработки навыков различия данных звуков у детей народов Севера. Поэтому дети местной национальности не справлялись с сочинениями и изложениями". Плохо давалась им и математика, так как "они не имели понятия о тех предметах, на которых построено условие задачи... материал нередко заучивался механически, без должного понимания его содержания" Думается, что в этом одна из основных причин второгодничества и отсева детей малочисленных народов из школы.
Да, тусклым был свет учения для коренных северян. Их жизнь в интернатах подчас омрачалась не только "неудами" и многократным сидением в одном и том же классе по нескольку лет, но и окружавшей их атмосферой.
В материалах Тигильского райисполкома за 1957 и 1958 годы содержатся многочисленные отчеты и справки районо о неудовлетворительной организации учебно-воспитательного процесса в национальных школах, где учились в основном коренные северяне. Вот строчки из этих документов: "В Сопочной школе занятия постоянно срываются из-за отсутствия дров... В Седанкинской кочевой школе нет занятий из-за пьянства и хулиганства учителя и пьянства среди учащихся... В Белоголовской начальной школе имелись факты заболевания учениц 4 класса венерическими заболеваниями и самоубийство ученицы 2 класса".
На сессии окружного Совета 1 марта 1958 года секретарь окружкома комсомола коряк Яйлеткан делится своими впечатлениями от посещения малокомплектных школ Олюторского района: "В селе Култушино ученики не моются, в школу ходят грязные, грубят, дерутся, систематически не выполняют домашние задания. Я сам стриг ребят, так как у них от грязи и завшивленности на головах пошло заболевание — гнойники. Медработники свыше 3 месяцев не бывали в школе... Все эти неприятные картины имеются во всех районах".
Подобное свидетельство не единично. Читая их, начинаешь понимать, почему аборигены не доверяли системе народного образования, почему воспринимали отъезд детей в школы-интернаты с болью, как трагедию своей семьи.
О тех событиях вспоминает консультант Корякского окрисполкома по вопросам национальных школ Л. И. Хнаева: "Приехали нас забирать. А я за мамин подол цепляюсь, реву, боюсь ехать с чужими людьми. И мама плакать начала, а вслед за ней все заголосили. Меня и моих двоих братьев увезли, а мама после этого сильно пить начала".
Развал семейных устоев коренных северян, ломка вековых родовых взаимоотношений, разрыв связи поколений во многом обусловлены интернатовской формой обучения детей. Малышей силой административного, а порой и судебного воздействия забирали у родителей и отправляли на учебу. Так, исполком Вывенского сельского Совета своим решением от 10 сентября 1962 года постановил применять к родителям, укрывающим своих детей в индивидуальных табунах, строгие меры вплоть до народного суда, а сессия Окланского Совета депутатов трудящихся постановила: "Не распускать детей из интерната по домам на ночевку, а родителей, принимающих и укрывающих детей, подвергать общественному осуждению и административному наказанию".
Иногда цена подобных усилий равнялась человеческим жизням. Вспоминает Л. И. Ванькова, методист областного дома народного творчества: "В 1970 году я начала работать заведующей клубом в селе Хайрюзово. Весною, как только зацветала тундра, местные ребятишки десятками убегали из интерната к родителям, в места кочевания оленей. Но весна на Севере обманчивая. Бывало, заметет, завьюжит. Дети не доходили до юрт, замерзали в тундре. Искали их всем поселком. Находили уже мертвыми".
Владимир Санги, будучи референтом отдела по вопросам развития экономики и культуры народностей Севера Совета Министров РСФСР, в 1974 году в своей справке по результатам проверки Корякского округа писал: "Корякский национальный округ является единственным в РСФСР северным округом, где не восстановлено изучение родного языка в школах... Многие дети, столкнувшись в школе с неродным языком, стесняются незнания этого языка, замыкаются, мыслительная деятельность учащихся, естественно, ограничивается... При низком уровне знаний в целом по округу (здесь лишь 29 % учащихся учатся на “хорошо” и “отлично”) у национальной категории этот показатель едва ли не вдвое ниже — 16,9 %. Детей коренного населения остается на второй год в 1,5 раза больше, чем русских".
Низкое качество успеваемости северян, как и прежде, не давало им возможности продолжать дальнейшее обучение. К тому же их права внеконкурсного поступления зачастую попросту попирались местными органами народного образования. В 1971 году только половина путевок внеконкурсного набора досталась детям коренных жителей. В 1973 году из 6 льготных путевок лишь одна дошла по назначению, а в Олюторском районе из 20 — лишь 8.
Многие студенты-северяне средних специальных учебных заведений влачили нищенское существование, так как по окончании школ-интернатов у них отбирались все вещи личного пользования.
По оценке В. Санги, Корякский национальный округ стал самым неблагополучным среди северных округов в плане подготовки национальных кадров. "В 1974 году учителя с высшим образованием составляли всего лишь 7 % от общего количества. В традиционных национальных отраслях хозяйствования — оленеводстве, охоте, рыболовстве — не было ни одного руководителя хозяйства из числа коренного населения".
Спустя 10 лет, в 1984 году, было проведено обследование уровня образования и профессиональной подготовки у камчатских малочисленных народов. По данным Ф. С. Донского, подавляющее большинство, а именно 62,2 %, из числа оленеводов и промысловиков не имели среднего образования. Немногим более пятой части респондентов (22,3 %) имели среднее и среднее специальное образование и лишь 0,3 % — высшее. По результатам исследования М. М. Траскуновой, в 1984 году из-за слабой подготовки половина молодежи из числа коренных камчатцев не сумела реализовать свои планы обучения в профтехучилищах и на курсах, а число школьников, планировавших поступить в вузы, было в два раза меньше, чем у приезжих.
Неутешительны показатели и современного уровня образования работающего коренного населения. По данным статистики, к 1990 году высшее образование имел лишь один из двадцати пяти коряков, в то время как среди приезжих каждый четвертый окончил институт. У аборигенов в два раза меньше специалистов со средним специальным образованием, чем у русских, украинцев, белорусов. Поэтому большинство коренных северян работают на низкооплачиваемых работах.
В настоящее время положение еще больше усугубилось. Со вступлением в жизнь жестких условий новой рыночной экономики низкий образовательный уровень малочисленных народов делает их вообще неконкурентоспособными в оспаривании с приезжими престижных рабочих мест.
Не отрицая значения русского языка в современном развитии коренных северян как средства адаптации их к условиям индустриального освоения Севера и нарастающей урбанизации, следует признать, что забвение северных языков сопровождалось деградацией этнического самосознания и национальной культуры.
С 1959 по 1979 год языки аборигенов Камчатки не преподавались в школах. В тот период перестали издаваться книги на корякском, ительменском, эвенском языках.
С 1989 года уроки корякского и ительменского языков стали проводиться во всех классах национальных школ, а чукотский и эвенский — изучаются факультативно. Но эффективность такого нововведения низка. Причина тому — искусственное, оторванное от жизни обучение языкам. Дети изучают язык своих предков как иностранный. К тому же существует множество диалектов в корякском языке. И родители, владеющие родным языком, зачастую не понимают языка, на котором учатся их дети. Не хватает учебников и методической литературы. Например, в 1989 году на 768 учеников 1–3-х классов национальных школ Корякского национального округа приходилось 600 букварей на корякском языке, то есть не каждый ученик был обеспечен учебником. Нет книг, содержащих сведения об истории, культуре народов Севера. В окружной библиотеке хранится всего 35 экземпляров национальных книг, и те — выпуска 30–40-х годов.
Все это дает основание сказать, что работа по возрождению языков северных народов ведется формально. Следовательно, не устраняется опасность полной утраты северных языков, а значит, и угасания народной культуры и, в конечном счете, исчезновения этноса. В этой связи хочется особенно подчеркнуть, что развитие родных языков — мера не только историческая, но и политическая. Не будет языка — не будет и народа.
Вместе с языковой проблемой к началу 90-х годов остро встал вопрос о существовании традиционной культуры северных народов Камчатки. Судьба ее практически предрешена. Она постепенно, не очень быстро, но все же заметно исчезает, ибо исчезает порождавшая ее социальная, экономическая база. Уникальная, хрупкая культура арктической цивилизации не в состоянии противостоять мощной европейской цивилизации. Культурная эрозия — одна из самых серьезных проблем, с которыми столкнулось коренное население Камчатки. Именно она обусловила появление так называемой маргинальной личности, личности переходного периода. И, пожалуй, ни рабочие места, ни образование, ни здравоохранение не дадут положительного результата в развитии малочисленных народов Севера, пока сами люди не будут знать, кто они есть, пока не идентифицируют себя с коряками, чукчами или европейцами, потому что культура аборигенов очень быстро меняется. Взаимовлияние культур остановить невозможно. Найти же равновесие в этом процессе — главное условие выхода из создавшегося тупика. Иначе люди потеряют себя.
Неэффективность однобокой опекунской политики государства в отношении малочисленных северных народов ярко проявляется в развитии медицинского обеспечения на Камчатке. За последние 10 лет бюджет здравоохранения в Корякском национальном округе возрос на 42,3 %. Но показатели здоровья местного коренного населения в несколько раз хуже, чем у приезжих. Коряки, ительмены, эвены и алеуты болеют туберкулезом в 3 раза чаще, чем приезжие, а альвеококкозом и психическими заболеваниями — почти в 4 раза чаще. С 1987 по 1990 год заболеваемость детей народов Севера туберкулезом возросла в 2 раза. С 1985 по 1990 год смертность среди коренных народов Камчатки повысилась с 9,9 до 13,4 % на 1000 человек населения, а рождаемость снизилась с 27,6 до 23,7 % на 1000 женщин. Статистика дает основание полагать, что здоровье коренных северян основательно подорвано. Значит, колоссальные денежные вливания в бюджет здравоохранения не дадут ожидаемых результатов, пока не будут устранены экономические, социально-психологические издержки совершенных за минувшие годы преобразований.
Итоги преобразовательной деятельности государства в жизни малочисленных камчатских народов свидетельствуют о том, что за последние 70 лет коряки, ительмены, эвены, алеуты все же больше потеряли, чем приобрели. Утрачена связь между поколениями, забыты родные языки, исчезает традиционная культура, прогрессирует нравственная деградация. Уровень образования и профессиональной подготовки не позволяет аборигенам занять достойное место в обществе, а слабое здоровье часто не дает возможности доработать до пенсии. Коренные северяне сегодня, как никогда, нуждаются в помощи, но помощи разумной. И самое важное в этом — дать людям возможность самим решать свою судьбу и распоряжаться теми богатствами, которые принадлежат им по праву.
* В источнике данной публикации не указано, по состоянию на какую дату приведена статистика.
Публикуется по сборнику статей "Куда плывет Камчатка"
(Петропавловск-Камчатский, 1993).