Николаенко Виталий Александрович

В. Т. Кравченко. Пленник красоты

Тридцать лет и три года он прожил вдали от шума городского, в краю таинственных вулканов, студеных рек и кипящих гейзеров. Он отшагал тысячи километров по одному ему известным тропам. В его памяти — 800 встреч с медведями. И 12 тысяч негативов и слайдов об этих встречах.

Киноэкспедиции Америки, Японии, Франции снаряжались в невиданную даль — в Кроноцкий заповедник, на Камчатку, чтобы пообщаться с ним. Полчища туристов, припоминая свои походы в Долину гейзеров, восторженно произносят его имя.

Так кто же он, Виталий Александрович Николаенко? Хранитель гейзеров? Заступник бурого медведя? Артист, ученый, публицист?

Или романтик, в котором заповедный мир раскрыл весь спектр его таланта?

Просторы прошлого

На вершину сопки Кроноцкой уже десять дней падают снега, хотя на календаре — август. Сплетение зимы и лета, представленное на полотне густо-синего неба, ошеломляет. Виталий присаживается на тугой рюкзак. Настраивает фотоаппарат… Любоваться природой, фиксировать вечно меняющийся вокруг мир и — погружаться в воспоминания — излюбленное его занятие.

Вот и справил Виталий свое 65-летие. Специально летал в Петропавловск, созывал друзей. Их было не очень много: за столом в одной комнате не собрать всех, кого желал бы видеть. Особым блюдом для гостей стал макет будущего альбома, сверстанный компьютерщиком, отпечатанный в черно-белой версии на принтере. С каждой страницы на гостей взирали медведи — за трапезой и в амурных утехах, в заботах семейных и в одиноких скитаниях. Но гостей, похоже, не дивило обилие косолапых: уже много лет Виталий поражал всех редкостными фотоснимками из жизни заповедных зверей. Радовало другое: наконец-то, после сотен публикаций в прессе России, Франции, Японии, Америки, творчество Николаенко обретает иной уровень. Ведь первая книга — настоящий наркотик. Она принудит автора готовить новые издания, которыми заинтересуется, вне сомнений, весь мир.

Будет интересно и автору. Память хранит море впечатлений, событий, неординарных встреч. Когда-нибудь он расскажет во всех подробностях и о своем детстве. И начнет, наверное, повесть со своего деда, многие черты которого он находил в собственном облике ("Я унаследовал от него колоссальную работоспособность и волю").

Дед (по линии матери) был беспризорником. Звали его Дмитрий. А фамилию ему придумали. Знали, что родился осенью, так и записали в документах: "Осенний". Он появился в селе Червона Слобода (Сумская область) в возрасте 25 лет. Молодой, красивый, великолепно пел… Будущая бабушка Виталия — красавица с льняными волосами — в него влюбилась. У деда водились какие-то деньжата. К тому же был он человек энергичный, творчески одаренный: сам конструировал молотилки, сеялки, построил в селе цех. Он так сумел использовать стартовый капитал, что приобрел в частную собственность большие земли, выстроил колоссальное подворье, которое (Виталий видел!) стоит до сих пор.

Когда случилась революция, дед сразу понял, что все рушится. Единственный выход — отдать все добровольно. Он выписал музыкантов, и под звуки оркестра вывез в колхоз весь хлеб, все свое добро. А ночью, посадив на подводу детей и захватив золотишко (которое много лет спустя пригодилось Виталию при "починке" зубов), двинулся на юг, в Ростов. Там он соорудил землянку. А дочь свою Марию (будущую маму Виталия) отправил в Тбилиси, к другу детства по фамилии Николаенко. Сын друга Александр мгновенно влюбился в нее. Так и довелось Виталию родиться в ауле, на грузинской земле… Отца он не помнил. Когда пацану исполнилось 8 месяцев, батьку взяли на фронт. Он воевал с финнами, четыре года с фашистами. В 1944 году погиб… Мама вернулась в Ростов. Виталику было 5 лет.

Первый "героический" шаг, который совершил наш юный герой, поверг в шок бабусю. Виталий услышал разговор, что нет дров для печки. Он выбежал во двор, выломал почти все фруктовые саженцы, которые посадил дедушка, и сложил "дрова" на крыльце. (Некоторые абрикосовые деревья все же остались, и, став взрослым, Виталий часто подходил к ним, виновато вспоминая свой "подвиг")… Улица была для него школой. Он очень увлекался какими-то делами, разводил голубей… Первые годы учился отменно. Но к классу четвертому поостыл.

В 14 лет в подростке произошли перемены:

"Я потянулся к полке, взял книжку. То был “Обрыв” Гончарова. Роман перевернул во мне все. Я начал читать — единственный в классе, кто читал классику. Я стал грамотно говорить. Перестал хулиганить. Я поверил во все благородное, что несла в себе классическая литература, и хотел сделаться воплощением всего лучшего, что есть в человеке".

Когда Николаенко оказался в армии, он стал там секретарем комсомольской организации батальона. Готовил концерты, рисовал, выпускал газету. Чувствуя себя человеком активной позиции и полагая, что хорошо знает обо всех недостатках в армии, он по ночам исписал под одеялом толстую тетрадь. Потом сбежал в самоволку и отнес тетрадь в политотдел. На следующий день обстоятельства резко изменились. Ротному "зарубили" очередное звание. Командира полка отправили на пенсию. Чуть позже заменили командира полка. А рядового Николаенко… изъяли из роты, поселили в санчасти (чтобы не тревожил умы новобранцев)…

После армии Виталий занялся самообразованием. По-прежнему много читал. А деньги зарабатывал по-разному. Был полотером. Научился моделировать и шить модные одежды. Смотался на целину, в Казахстан, где год проработал водителем. Попробовал себя в роли экскурсовода в музее изобразительных искусств Ростова и даже побывал в роли комментатора на демонстрации мод… Но тут подвернулось на заборе объявление: Камчатке требуются рыбообработчики. Так в мае 1965 года Николаенко оказался в бухте Лаврова, где добывал селедку. Год спустя он снова приехал на полуостров. Поработал в колхозе "Путь Ленина" в Усть-Камчатске. Зимой возглавил там же работу… Дома культуры. Следующим летом снова оказался на путине (Озерновский рыбокомбинат), заработал 8 тысяч, перебрался в город. А когда деньги закончились, перебрался на базу "Снежная", где "превратился" в инструктора по туризму… Подходил к концу период скитаний, поисков, неопределенности. Грядущее готовило Виталию самое важное: первое свидание с Долиной гейзеров.

С тех пор — как миг — пронеслись тридцать лет и три года. Как много они вместили! Сколько радостей, бед, волнений позади! Вот и 65-летие отметил. Пора превращаться в писателя? Но для перехода на литературную стезю необходима одна "малость": завершить или хотя бы приостановить на время скитальческую жизнь, засесть в городской квартире над слайдами, дневниками, рукописями. Освоить наконец компьютер. Об этом и твердили юбилейные гости. Но не может он поставить точку. Мечтает опять шагать вдоль океана, пробиваться сквозь заросли, подниматься на вершины… Виталий многозначительно улыбался, кивал говорливым друзьям. А через пару дней… Угас в прозрачной дали гул вертолета. Прохладная тундра коснулась лица. Виталий приподнимает рюкзак, но еще долго стоит на месте, в тысячный раз пораженный первозданной картиной.

Взметнувшаяся из вод прозрачного озера сопка Кроноцкая — символ красоты Камчатки. И главный страж заповедника. Ее острая, изящная, пронзающая небо вершина царит над огромным пространством, где укрылись многие чудеса земли: Долина гейзеров, кальдера Узона, Урочище смерти, термальные поля Бурлящего, Семячикский лиман с зимующими здесь лебедями, роща пихты грациозной, сохранившаяся, по мнению некоторых ученых, сдоледникового периода. Все это — земля заповедная. Его, Виталия, земля.

"Небо — мой Эрмитаж"

Мир гейзеров, поселившийся на дне глубокого каньона, Николаенко увидел впервые осенью 1969 года, когда областной совет по туризму направил его на консервацию туристического маршрута. Но сияние красок, размываемое молочным паром кипящих источников, его совершенно не тронуло. Лишь летом следующего года, оказавшись в Долине гейзеров в роли заведующего приютом, Виталий удивился внезапной мысли: здесь надо остановиться, построить дом…

"Я поставил палатку. Завез полированную мебель, девять чемоданов книг. И жил в ней счастливо".

Счастливы были и туристы, которые, осилив нелегкий маршрут, попадали в руки человека, для которого общение — бесценная роскошь. Николаенко нравилось находиться в центре внимания. Он ощущал, как во время экскурсий все внимают каждому слову, воспринимают его, Виталия, как органичную и важную частичку необыкновенного уголка земли, и от этого возгорался еще сильнее.

Говорил он отменно: ярко, образно, эмоционально. А уж когда брал в руки ручку… Перейдя осенью 1970 года на службу в Кроноцкий заповедник, Николаенко не случайно стал переписывать свои полевые дневники: слишком уж много поэзии, личных ощущений вторгались на страницы должностного документа.

"17 октября. Все живое наполнено ожиданием снега. Травы полегли. Деревья давно обезлиствели, река обмелела. Зверье попряталось. Только птицы изредка попадаются на глаза… Ночью приходят морозы.

Проснулся рано. Глянул в окно. Великан (самый крупный гейзер в Долине. — В. К.) погасил зарю…

Вечером наблюдал звезды: небо — мой Эрмитаж".

Наблюдательный и склонный к анализу ум, необычайная выносливость и смелость, невозможность прожить хотя бы день без каких-либо дел вели Виталия по дороге открытий и сотворяли из него редкостного исследователя, какого не подготовит ни один институт. В дневниках Николаенко — тысячи зафиксированных мгновений из жизни дикой природы и — много… ожидания: снега, солнца, вертолета, личных встреч.

Он понимал: уединение — хорошо, одиночество — плохо. Долина гейзеров давала то и другое.

"Однажды пришел в Долину старик, — вспоминал Виталий. — Видно, трудно далась ему тропа. Но он дошел. Остановился на краю обрыва и что-то шепчет. Я подошел сзади, прислушиваюсь. А он, как птичка, которая поет одну песню, все повторяет: “Этого не может быть!”… Он получил от раскрывшейся перед ним первозданной красоты такое сильное возбуждение, что нужно было с этим справиться…"

180-километровый кольцевой маршрут, начинающийся в поселке Жупаново, становился для туристов все более желанным. За короткий летний сезон до 5 тысяч человек покупали недорогие путевки и устремлялись в заповедный край. Среди туристов было много интеллигентных, просвещенных людей, которые на природе раскрывались, быть может, гораздо больше, чем у себя на работе. Каждый вечер у костра (порой до рассвета) текли беседы, касающиеся и личных, и государственных аспектов.

"Это была колоссальная школа для меня", — признавался Виталий.

Особенно гордился он тем, что проводил экскурсии для академиков Капицы, Келдыша, первых советских космонавтов, популярных актеров, таких знатных путешественников, как Николай Дроздов, Юрий Сенкевич.

Влюбившись в Долину, исследовав ее потаенные уголки, Виталий радостно встречал людей, стремящихся к природе. Но в то же время он все острее стал понимать, что туризм, не ограниченный никакими рамками, не снабженный немудреными удобствами, наносит Долине, территории заповедника непоправимый вред: "На сувениры растаскивался гейзерит, в кострах сжигались деревья, мусорные ямы конкурировали с экскурсионными объектами". Так началась кампания, поддержанная средствами массовой информации, о бедствиях знаменитого маршрута. Областные власти услышали голоса специалистов. Решением облисполкома в 1975 году было принято разумное и оперативное постановление: временно закрыть маршрут "для благоустройства".

Увы, даже в те благопристойные времена, когда власть еще отвечала по своим обязательствам, случались диковинные проколы. Путь в заповедник прикрыли, но средств на благоустройство… не выделили. Проблема зависла. Между тем время брало свое. Рушились деревянные постройки туристических приютов. Медленно, но верно зарастала тропа. Когда же кто-то из областных умников посчитал, что рыбокомбинат в Жупаново не перспективен, а потому нужно прикрыть и это маленькое симпатичное село, всем стало ясно: не видать более людям гейзеров как своих ушей. Так и произошло.

А заповедник жил своей жизнью. Стресс от туристических набегов постепенно забывался. Хотя посещения Долины гейзеров не прекратились. Но теперь "паломниками" были лица иного рода: министры, партийные боссы, военные чины, их гости, родичи. Они появлялись на вертолетах, как правило, не утруждали себя хождением по скользким и крутым дорожкам и непременно устраивали приятные застолья "на фоне" гейзеров. Виталия Николаенко заранее извещали о скором визите. Ибо уже все знали: лучшего собеседника им не найти. А он, общаясь с сильными мира сего, всегда что-то выторговывал у них. Не для себя — для заповедника. Ему отдавали вертолет, чтобы смотаться за стройматериалами, подбрасывали то рацию, то продукты…

Известность Виталия очень помогала заповеднику. В разных местах — на пути служебных маршрутов — он возводил избы, не очень "напрягая" для реализации своих идей полупустую заповедную кассу. Пятнадцать лет реконструировалось, обрастало пристройками и главное жилище Николаенко в Долине гейзеров, в котором успели побывать знаменитости со всего мира. Однако Виталий все реже задерживался в районе кипящих ключей. Увлеченность медвежьей фотоохотой тянула его ближе к океану, на ягодную тундру, к устьям нерестовых рек. К тому же обрушившиеся 90-е годы явно не сулили добра. Николаенко нутром ощущал приближение беды. Он вывез из Долины все, что смог: собственный архив, любимые книги, аппаратуру.

Предчувствие не подвело. В отсутствие хозяина внезапно сгорел знаменитый дом в Долине. Чуть позже на его месте возник современный терем для "летающих" туристов.

Всегда общительный, Виталий старался не обсуждать этот драматический эпизод. Можно лишь догадываться, какую боль носил он в сердце… О дальнейшей — нынешней — участи Долины гейзеров — разговор отдельный, не входящий в рамки очерка. Замечу лишь, что в будущем году можно будет "справлять" тридцатилетие с той поры, как камчатские гейзеры оказались наглухо закрытыми для путешественников с типичным для России достатком (дорогостоящие вертолетные туры в счет не идут). И, помышляя о развитии туризма на Камчатке, вновь предстоит думать о том, как сделать доступной для большинства людей всемирное чудо природы — нашу Долину гейзеров.

Немного личного

Я познакомился с Николаенко в майские дни 1970 года на турбазе "Снежная", которая находилась невдалеке от селения Северные Коряки. Моложавый, спортивной энергии инструктор по имени Виталий предложил нам лыжный маршрут в глубь ближайшего ущелья. Наша пестрая группа, куда входили и школьники, и люди пожилые, растянулась в длинную цепочку. Впереди, как и подобает, шел проводник. Он походил на хозяина, обрадованного возможностью показать гостям свои сказочные горные владения. Мы оказались в ледяном цирке. Заостренные пики преграждали путь. Негромкий говор разносился эхом по округе. Когда же заговорил Виталий, то показалось, что все близлежащие хребты откликнулись на его зов.

Он был на сцене. Он страстно обращался к людям. Он упивался красотой природы и будто бы дарил ее всем нам… Актерский дар, ораторское мастерство использовал он часто. Когда летом 70-го мы появились в Долине, Виталий восседал уже… на троне. На небольшом пригорке, откуда открывался генеральный вид на царство гейзеров, Виталий из рогов оленя сплел кресло, устлал его шкурьем. И, расчесав бородку, с проницательностью самодержца взирал со своего пьедестала на приближающуюся туристическую группу (чуть позже у его ног появилась роскошная "подруга" — московская сторожевая по кличке Дона). Отсюда и прилипло к Николаенко прозвище: Король Долины гейзеров.

Но "царствовать", имея под боком лишь палатку, довелось недолго: на смену летнему теплу всегда приходят холода… Две первые зимы Виталий провел на Кроноцком озере, в заповедном кордоне. Когда же осенью 1972-го по его инициативе началось совместное с вулканологами строительство избы в Долине гейзеров, Николаенко уже обитал… в московском госпитале, где хитроумные хирурги сначала укорачивали, а потом пытались удлинить его простреленную браконьером ногу (я был у Виталия, фотографировал "окольцованную" аппаратом Елизарова ногу и дивился веселости, c какой переносил он почти годовое заточение на больничной койке).

Разумеется, он недолечился. И вместе с железяками на ноге, как пират из "Острова сокровищ", объявился в Долине. Стройка продвигалась медленно, что никак не устраивало Николаенко. Он рванул в исток реки Кроноцкой, где разваливался брошенный гидрогеологами поселок. Он разбирал дома, таскал на себе такие бревна, что металлическая спица, пронзающая ногу, не выдержала: лопнула… Фанатичность в любом деле нас, его друзей, всегда изумляла. Причем Николаенко никогда не искал выгоды для себя. Его не интересовали деньги. Он презирал удобства. Он мог с одной банкой зеленого горошка неделю (!) сквозь снега пробираться в Жупаново.

Отвага и уверенность Виталия передавалась его друзьям. Помню, в тот год, когда ученые только наткнулись на место массовой гибели зверей в истоках реки Гейзерной, Николаенко предложил мне (одному!) пойти и найти эту Долину смерти: "Там стоит палатка. Ты пофотографируй и жди меня". И я, окрыленный верой Виталия в меня, двинулся в путь. Взобрался на склоны вулкана Кихпиныч. Наткнулся на медведицу с малышом. Долго карабкался по распадкам, выискивая указанные Виталием приметы…

Долина смерти оказалась узкой лощиной, которую разделял небольшой ручей. Несколько медведей, росомаха, птицы были разбросаны на небольшой площадке, окрашенной в какой-то неживой желтоватый оттенок. Звери погибли в разное время. Но один медведь, казалось, пришел сюда совсем недавно… Ядовитый газ ощущался в воздухе. Но благодаря ветру его концентрация не представлялась опасной…

Палатка стояла на пригорке, у высоких кустов кедрача. Я разжег костер. Поужинал. Быстро стемнело. Звезды окружили верхушку вулкана. Со стороны океана надвигался туман. А рядом, чуть ниже, таилось в темноте последнее пристанище зверей… Виталий пришел ночью. Я вдруг услышал его энергичные шаги. Мгновенно исчезло чувство гнетущей настороженности, потеплело на душе.

На этом месте спустя несколько лет мы построили симпатичную избушку. А до этого уютные домики появились на речке Тихой, в верховьях ручья Орланьего, на сопке Подвершинной… Строили мы дружно и весело. К предстоящим работам все было подготовлено заранее: Николаенко сам завозил стройматериалы, гвозди, инструменты… Девять заповедных кордонов (а попросту — избушек), выросших на заповедных тропах благодаря Николаенко, и сегодня хранят тепло его рук, любовь и преданность его многочисленных друзей…

В этой главе стоит упомянуть и о семье Виталия Николаенко. Мне довелось быть свидетелем на его свадьбе в сентябре 1978 года. И оказаться практически соседом в Петропавловске, на улице Терешковой. Они — жена Татьяна, сын Андрей, дочка Катюша — иногда гостили в заповеднике. Но чаще жили порознь: он — в Долине, они — в городе. Они привыкли к такому распорядку. Но, чувствуя его любовь и крепкую надежность, стойко переносили долгие разлуки. Когда же отец появлялся дома, все мгновенно менялось. Вереницы друзей, не умолкающий телефон, беседы с журналистами, телевизионные интервью, просмотры видеосъемок и тут же — бодрая подготовка к предстоящему отъезду в заповедные края (продукты, запасы пленок, одежда, техника) — все вокруг бурлило, суетилось, радовалось…

Когда-то благодарные туристы подарили Николаенко четверостишие:

Я возражаю слову "раб". Но во всем остальном туристы были правы: следовать с Николаенко, за Николаенко — память на всю жизнь.

Страсть следопыта

Первого медведя он увидел в Усть-Камчатске, где летом 1966 года работал на путине. Мимо проплывала шлюпка. Ошкуренный медведь был привязан к шлюпке за лапу и очень походил на человека. Первая мысль: везут утопленника. Но, присмотревшись к ярко-красному мясу, бугристым мышцам, Виталий понял, кто это.

С живыми медведями Виталий начал сталкиваться постоянно, когда попал в Долину гейзеров. Но тогда он настолько не понимал, не знал, что такое медведь, что совершенно его не боялся. "Я вел себя бездумно, безрассудно. И теперь думаю, что был у меня ангел-хранитель". 900 часов прямых наблюдений ежегодно, три-четыре экстремальных случая в каждый сезон — и это при том, что всегда Николаенко был безоружным.

Он не расставался с фотоаппаратом. Снимал все, что летает и ползает. Попадали на пленку и медведи, но они до определенной поры не являлись самоцелью Виталия. Лишь в 1978 году, когда в Долине гейзеров объявился немолодой медведь в светло-белой шубе, с разодранным ухом (за что получил кличку Корноухий) и подпустил Николаенко к себе настолько близко, что вся морда с трудом вместилась в объектив, судьба Виталия была решена.

"В моей жизни было два главных медведя — Корноухий и Добрыня, — вспоминал Николаенко. — Корноухий сделал из меня фотографа, Добрыня — наблюдателя, ну а благодаря всем остальным я стал научным сотрудником… Дружеских отношений у нас не было никогда. Мне не известны случаи привязанности взрослого медведя к человеку. Медведь — эгоист, всегда стремится быть хозяином положения и пользуется для этого силой как инструментом власти. Кажущаяся доброта оборачивается коварством, и трагический исход неминуем…"

Кажется, все понимал, учитывал Виталий. Но горячая увлеченность фотоохотой, уникальные снимки, которые печатались в популярных журналах, делали его страсть ненасытной. "Медведей я тоже считаю своими “ребятами”, меня с ними роднит не только медвежий облик, но и звериная страсть следопыта. Выходя в маршрут, дрожу, как охотничья собака, от нетерпения встречи с медведем".

Поначалу Николаенко не задумывался об исследовательской работе. Ему хотелось сделать фотолетопись, фотопоэму о жизни мишки. Благо объектов для съемки было предостаточно: только сквозь Долину гейзеров за лето проходит до 50 медведей (многим своим героям Виталий давал клички: Ключник, Сиротка, Темнолапка, Красавчик). Но когда Виталию удалось подсматривать, фиксировать многие обыденные моменты жизни косолапых, когда ему стало удаваться вести буквально "биографический" метод исследования конкретного медведя, на него обратили свой взор ученые. Уже в 1980 году Николаенко со своими фотографиями пригласили в Сочи, на совещание специалистов. Но понадобилось еще около десяти лет, чтобы об уникальном мастере узнали за границей. В 1992 году, находясь в Японии, Виталий заявился в редакцию известного журнала "Энима" ("Животный мир") с… чемоданом слайдов. Японцы ахнули и попросили сопроводить снимки рассказом. Так появилась 20-страничная публикация, после которой ученый мир Японии признал Николаенко за своего видного коллегу. Год спустя они вновь пригласили к себе Виталия: на международный конгресс. Там Николаенко уже выступал как председатель камчатской лиги защиты камчатского бурого медведя "Добрыня".

Известность росла. В Кроноцкий заповедник устремлялись киноэкспедиции из разных стран мира, чтобы повидаться с Николаенко, сделать уникальные кадры "его" медведей. Для иностранцев он открыл при заповеднике школу полевых наблюдений. Чаще других приезжали французы. Один из них признавался потом: "Какое счастье! За неделю я не встретил здесь ни одного человека. Только медведи…" С фотовыставкой Виталий летал в Чехословакию. Дважды посетил США. В одну из поездок восхищенные американцы "за лучший доклад, за лучшую фотовыставку, за лучший фильм, снятый о медведях", наградили Виталия полетом на север Аляски, показали гостю "медвежий" остров Кадьяк.

В 2001 году его пригласила Франция. На Камчатке тогда шутили: Париж обеспокоен судьбой камчатского медведя, потому и затребовал к себе Николаенко. Речь на берегах Сены действительно шла об охране природы. И мнение "крупного российского ученого", как почитали его за границей, было для европейцев крайне важным….

Да, Виталий Александрович стал авторитетным ученым, хотя отсутствие специального образования долгие годы преграждало ему путь в науку. В его архиве накопился огромный пласт информации, который начинал довлеть над ним и — заставлял двигаться дальше. По рекомендации столичных ученых Николаенко был наконец зачислен в научный отдел заповедника, и в "Летописи природы", которая там создается, появился его личный раздел: "Исследование поведения бурого медведя"…

Общественная деятельность Виталия по защите медведя далеко не всем была по нутру. Создав лигу защиты медведя, Николаенко на фактах доказывал пагубность медвежьей охоты на Камчатке. Он доводил до сведения общественности вопиющие факты браконьерства. Он знал, что на Камчатке, увы, немало хищников с человеческим лицом. Они готовы расстрелять с вертолета беззащитного зверя, вычерпать до дна нерестовые реки (эх, кто теперь защитит их, камчатских мишек, от полного изничтожения?!).

В юбилейном для Виталия 2003 году крохотным тиражом (1000 экземпляров) вышел в свет альбом "Камчатский медведь". Его сразу же признали за первый фотоальбом в России, посвященный медведям. К счастью, автор успел подержать в руках готовый экземпляр. К сожалению, не успел подарить его своим друзьям. 26 декабря в снегах заповедника произошла трагедия, о которой еще целых три дня никто не знал. По всей видимости, потеряв объект своей многолетней привязанности — роскошного и относительно мирного Добрыню, с которым довелось встречать новое, третье тысячелетие (все помнят эти удивительные кадры, когда Виталий в присутствии Добрыни открывает бутылку шампанского), Виталий хотел найти ему замену…

Кого винить…

"Медведи на меня нагнали страху", — признался мне за полгода до гибели Николаенко.

Между тем в Йеллоустонском национальном парке США, где гейзеры и крупные медведи гризли также соседствуют друг с другом, даже ученым запрещено приближаться к медведям ближе чем на девяносто метров. Дикий зверь опасен, непредсказуем. Виталий понимал это. Другое дело, что никто не мог и не смог бы (при желании) изменить образ жизни Николаенко. Он привык быть с природой наедине. Он высоко ценил свободу действий. Но не заметил, как сам оказался в плену той первозданной — и опасной — красоты, которая зовется "Заповедник".

"Добрынюшка, мы встречаем с тобой не обычный Новый год… Судьба мне подарила радость общения с тобой. Ты был добр ко мне и снисходителен, за что я кланяюсь тебе", — говорил Виталий своему косолапому кумиру.

Эти же слова мы от своего имени можем переадресовать Виталию:

"Судьба подарила нам радость общения с тобой. Низкий тебе поклон!"

5 января 2004 года Камчатка прощалась с Виталием Николаенко. С утра угрюмилось небо. Но снежный заряд закружил лишь в тот час, когда из рук людей — куда-то в неведомое — посыпались горстки потеплевшей в ладонях земли… Мы любим признаваться в любви. Мы умеем давать обещания, которые вскоре забываем.

Так быть не должно. И не будет.

Первый шаг сделан: в твоих руках, Читатель, вновь переизданный альбом Виталия Николаенко "Камчатский медведь". Это означает, что многие, кто только слышал о существовании альбома, смогут соприкоснуться с талантливой душой его автора.

Но многое и впереди. Предстоит найти честных и талантливых мастеров, которые трепетно отнесутся к уникальному наследию Николаенко и откроют миру — через новые книги, альбомы, киноленты — то, что хранится в семейном архиве Мастера.

И последнее. На Камчатке много безымянных вершин, ожидающих своих героев. Одна из них, уверен, должна удостоиться чести носить в веках имя Виталия Александровича Николаенко.

В. Т. Кравченко.

Публикуется по предисловию к фотоальбому
В. А. Николаенко "Камчатский медведь"
(Петропавловск-Камчатский, 2005).
Фотографии добавлены авторами сайта.

В. М. Песков. С медведем — лицом к лицу. Предновогодняя трагедия на Камчатке

Под новый год с Камчатки позвонил друг Михаил Жилин и сообщил грустную весть: "Погиб Виталий Николаенко". — "Медведь?" — "Да, убит медведем".

Сразу вспомнилась Камчатка, ее вулканы, Долина гейзеров (Виталий называл ее "Эрмитажем" Камчатки), вспомнился обитый толем "замок" Виталия в Долине, его "медвежьи рассказы".

Уроженец юга Виталий Николаенко, увидев Камчатку, сразу ее полюбил — ходил в море на рыболовном судне, был охотником-промысловиком. Попав в Долину гейзеров, был очарован ею, попросился в заповеднике жить тут "сторожем" в должности лесника. В Долине он близко сошелся с медведями. Овладел фотографией и стал наезжать в Москву с впечатляющими трофеями, раскладывал их на полу — медведи, медведи... "Не боишься?" — "Если бояться, ничего путного в жизни не сделаешь". Я, на собственном опыте знавший, что такое медведь, пытался его урезонить. Нет, всякий раз Виталий привозил новые доказательства, что он, возможно, единственный, кто знает, как держаться с медведем и что интересного можно увидеть, узнать.

В конце минувшего года (2003-го. — Прим. ред. сайта) в Москве вышла книга Виталия "Камчатский медведь". Яркая, красочная, но главное достоинство всего в нее собранного — запечатленная скрытная жизнь медведя. "Медведя видишь обычно одно мгновенье. Был и вдруг растворился в лесу", — говорит признанный знаток жизни сильного, умного зверя Валентин Пажетнов. Виталий Николаенко не только сам видел "частную" жизнь медведей, но показал ее нам в картинках, поясняя их уже не как простой наблюдатель, а как натуралист-исследователь.

"Если вы видите меня на снимке почти что рядом с медведем, не думайте, что это дружба. Это просто терпимость данного зверя ко мне. Другие эту терпимость не проявляют, и от них держаться надо подальше", — рассказывал Виталий.

"Знакомство с каждым проходило по одной схеме. Я держался на глазах у пасущегося медведя по многу часов, день ото дня к нему приближаясь. Но проявляется некая критическая дистанция, нарушенье которой заставляет зверя либо в злости уйти, либо напасть. Те же, кто мое присутствие переносил, беспокоясь все меньше и меньше, становились моими “фотомоделями”, и я по многу дней мог неустанно за каждым с близкого расстояния наблюдать. С некоторыми бок о бок я жил по нескольку лет, давал им, сообразуясь с внешностью и повадками, имена: Корноухий, Добрыня, Красавчик, Ключник, Темнолапка, Сиротка, Драный. Они все вместе могли бы дать и мне вполне законное прозвище — Нахал. На всю катушку я пользовался их терпимостью".

"Корноухого я встретил впервые весной 1973 года. Это был “атлет” в светло-бурой шубе, с твердой поступью и характерной приметой — приплюснутым ухом и двумя заметными на лбу шрамами. Я наблюдал поведенье медведей во время их свадеб и мог получить по заслугам за свое любопытство. Возбужденные звери в это время, случается, убивают даже друг друга. Самка, за которой “охотились” два медведя, неожиданно пошла в мою сторону. Увидев человека, она резко свернула, и я, решив, что самец за нею последует, расслабился. Но лохматая голова Корноухого вдруг появилась рядом. Наши взгляды скрестились — в глазах зверя увидел я злость и страх, увидел, как обнажилась желтозубая зловонная пасть. Я прыгнул в сторону и отбежал метров на тридцать. Оглянулся — возбужденный зверь, не переставая фыркать, забрался на камень, за которым я сидел только что, встал на задних ногах во весь рост и, как оратор, даже лапу вытянул в мою сторону. Вот был бы кадр! Но моя фотокамера лежала у ног Корноухого, и он ею заинтересовался. Чтобы отвлечь зверя, я заорал, запрыгал и почему-то запел. Медведь, подняв голову, с минуту наблюдал мои выкрутасы, потом развернулся и пошел вниз по ложбине ручья. Собрав пожитки, я пошел следом. Медведь, забыв о возлюбленной, стал щипать траву, а я, заторможенный происшедшим, просидел у него на виду метрах в семидесяти три часа. Так установилась уже не терпимость — доверие.

Мы с Корноухим с того дня доверяли друг другу. Он мог подойти кормиться к самой моей избушке, мог спокойно лечь и заснуть, когда я стоял рядом. Но дружбы в этой идиллии не было. Медведю никогда полностью нельзя доверять. Видимое дружелюбие часто кончается коварством зверя, причем состояние благодушья в крайнюю агрессивность переходит мгновенно. С Корноухим, к счастью, этого не случалось. На открытую дверь дома и на людей он поглядывал без страха и злобы, но границу дозволенного хорошо понимал. Собаку не боялся. Она сопровождала его от дома не более чем на сто метров. Следовать за собой дальше Корноухий не позволял — разворачивался и делал угрожающий выпад. Собака, поджав хвост, убегала.

Так прожили мы девять лет. С каждым годом Корноухий заметно дряхлел, от худобы на холке у него обозначился горб. Чувствуя слабость, в последнее лето жизни он не ушел на рыбалку, а лениво пасся, довольствуясь ягодой и травой. В берлогу не лег, став шатуном. И умер, греясь в теплом ручье каньона. По зубу в черепе установили его возраст. Он оказался близким к предельному — двадцать девять лет".

Тридцать лет прожил Виталий Николаенко в Долине гейзеров в окружении медведей. Расширяя территорию наблюдений, построил в окрестностях девять избушек, чтобы долго, иногда по нескольку недель, следить за жизнью каждого зверя. "За год под рюкзаком я проходил примерно тысячу километров и узнавал о своих “подопечных” много всего интересного".

Видел Николаенко, как выходит из берлоги медведица с медвежатами. Знал случай, когда самец, обнаружив берлогу, убил медведицу и сожрал медвежат. Подолгу наблюдал медведей-одиночек и видел, как на площади в шесть-семь квадратных километров паслись одновременно двадцать шесть медведей. Интересно рассказывал Виталий о том, как медведи кормятся, в начале лета — травой и ягодой, а в конце его — рыбой.

"Девять из десяти медведей уходят к речкам рыбачить. Интересно, что взрослый крупный медведь, накапливая на зиму жир, съедает за сутки до ста килограммов лососей. Ни разу я не наблюдал, чтобы мать ловила рыбу для малышей. Они всегда довольствуются только ее объедками или буквально вырывают рыбу из пасти родительницы. И только на пятый год, каждый на свой лад, приспосабливаются к рыбалке.

Ловят рыбу, бросаясь в воду, ловят “на ощупь” под берегом, загоном на мелкой воде или, опустив голову в воду, высматривают в ней добычу. Все медведи во время поедания рыбы почему-то едят еще землю. Мелкая дичь — грызуны, зайчата, слётки птиц у медведей — “увлечение молодости”. Малышей у медведей обычно два-три, очень редко — четыре".

И только раз Виталий наблюдал медведицу с пятью медвежатами: "Вверх по заснеженному склону она уводила пятерых медвежаток с намокшей шерсткой. Самый маленький шел последним на трясущихся ножках... Пять медвежат — аномалия. Даже из четырех выживают обычно лишь три".

Характеры у малышей проявляются уже с детства. "За Темнолапкой я наблюдал с ее малолетства. Она была очень инициативной. И даже трехлетняя, следуя за матерью, требовала молока, пыталась сосать ее на ходу. Любознательность Темнолапки зашла так далеко, что она стала приходить к гостинице, выстроенной в Долине для туристов, и заглядывала в окна. Рассудили: прилетая на Камчатку за новыми впечатлениями, после встречи с медведем туристы могут улететь и без старых впечатлений. Усыпив, Темнолапку увезли в вертолете и выпустили в горах. Она вернулась, но возле гостиницы уже не появлялась".

За тридцать лет жизни среди медведей и активным "выведыванием тайн" их скрытого бытия Виталий Николаенко много узнал, о многом успел рассказать, опубликовать интересные снимки. Понимал ли, что очень рискует в этой азартной работе? Лучше, чем кто-либо другой! В своей книге он пишет: "Встретишься взглядом со зверем, долго носишь в памяти его “фотографию”, маленькие карие глазки переполнены дикостью и враждебностью". С близкого расстояния снимал он лишь тех медведей, которых можно было не опасаться, которые привыкли к маячившей рядом фигуре. В книге мы узнаём их на каждой странице. Но всякий новый знакомый всегда был опасен.

Виталий знал, конечно, что почти каждый год на Камчатке бывают одна-две трагические встречи со зверем. Мы говорили с ним о гибели иркутского студента-биолога Гудритиса, отважно тропившего медведей-шатунов. Одна из встреч с затаившимся зверем оставила от исследователя лишь кирзовые сапоги. Вспомнили и гибель (1996 г.) на Камчатке японского фотографа Мичио Хошина на озере, где и мы снимали медведей.

"Судьбу не узнаешь. Снимаю и наблюдаю медведей уже больше двадцати лет. Пока Всевышний меня бережет. Ты ведь знаешь, как велика страсть получить интересные, редкие кадры..."

Возможно, охота за таким кадром и погубила Виталий Николаенко. В самом конце минувшего декабря он шел по следу медведя, готового лечь в берлогу. Наверное, именно этот момент интересовал фотографа. Когда Виталий дважды не вышел на связь по радио, к его избушке вылетел вертолет. Следы показали: шел за медведем. Вблизи ольховых зарослей, где зверь, как видно, приготовился лечь в берлогу, Виталий воткнул в снег лыжи, сбросил рюкзак и крался, "вооруженный" сигнальным огнем, газовым баллончиком и видеокамерой. Все это зверя не остановило и не могло остановить. "Когда медведь нападает, то летит как ракета", — рассказывал ранее Виталий. Так, видимо, было и в этот раз. Медведь, утолив ярость, ушел, а фотограф остался лежать на снегу изуродованный.

Трезвомыслящие люди вспомнят, конечно, инструкцию. "Такие наблюдения и фотосъемку запрещается вести в одиночку". Но надо знать неистовый нрав Николаенко. В своем деле он был упорным "единоличником", понимавшим, что только так можно увидеть то, чего никогда не увидишь вдвоем. Увлеченный, страстный был человек.

5 января 2004 г.

Публикуется по газете "Комсомольская правда"
(2004. — 5 янв.).

• Назад
• Вперед